Владимир Югов - Человек в круге

Шмаринов, руководя своей фабрикой в небольшом городе, на краю Киргизии, знал все и теперь. Ему надо все это знать. Я решил, что со службы его выперли не без помощи Железновского. Еще тогда грозился новоиспеченный полковник, что если Шмаринов не «приведет меня в порядок», сам будет виноват. Доколе буду я строчить во все концы фитюли по поводу железнодорожников и пограничников?

— Как же все-таки Никита Сергеевич? Стукал лаптем у вас по столу на трудовое крестьянство, ставшее после раскрепощения работать менее усердно?

Для чего я рассказал С. о следующем: мне, как собственному корреспонденту газеты, уважаемой в верхах, было поручено написать «Вечернее интервью» с одним из руководителей, сопровождающих Хрущева в поездке по нашей республике. Я отправился вечером в ЦК и встретил там Никиту Сергеевича… в болотных сапогах. Окружению подхалимов Никита Сергеевич в коридоре рассказывал о том, как первый секретарь ЦК нашей республики из винтовки завалил пришедшего на ужин кабана.

— Полез на гору, схватился за телефон и кричит: «Рятуйте!»

Тут захихикали, не зная наперед, чем все кончится, — ведь речь шла о первом лице. Те же, кто хихикал, донесут, почему улыбались от рассказа Хрущева другие. «И полез, и орет: „Рятуйте!“» — Хрущев прошагал в болотных сапогах в кабинет первого, и оттуда послышался вскоре взрыв хохота.

— В болотных сапогах? — переспросил серьезно С. — Что, просто не успел снять после охоты? Или — бравировал?

Я по привычке своей пожал плечами: дескать, на это не могу ответить.

— Вот была бы у нас свобода печати… Ты бы и написал, как в болотных сапогах решается проблема насущная — проблема сельского хозяйства. Но не напишешь же?

— Напишу, — улыбнулся я. — После смерти Хрущева. Если сам раньше не помру на кукурузной еде.

С. поглядел на меня внимательно. Пил теперь кофе молча. Отставил чашку, когда она опустела.

— Так я и не понял, зачем ты пришел?

— Да по глупости, товарищ генерал. Вздумалось мне все прознать о Шугове.

— А чего о нем знать захотел? Отрезанный пирог. Кто тебе сказал, что я любовником был у Елены Мещерской? Скажешь откровенно, скажу кое-что и я.

— Ну вы же догадались, кто сказал.

— Этот вонючий жидок Мещерский? Да?

— Ну он не так сказал, чтобы я понял…

— А какой тебе еврей так прямо скажет? Начнет крутить… Тебя что, действительно пограничники волнуют? Только искренне? Зачем ты с ними столько возишься?

— Я же там был, товарищ генерал. В первый же день приехал и был. Ну что, они виноваты? Или Шугов виноват?

— Конечно. И сам не мог любить, и другим не давал любить. И везде так! — Он стукнул по столу кулаком. — Дошло, наверное, что меня, генерала, его недруга, попешили, наконец… Туда же к нему, этому Шугову, доходит! Говорят, там — шишка в разведке. Конечно, знает весь южный регион! А это же мусульмане. Чего его знать! Они же продадут все, эти мусульмане. Только пообещай… Но ничего, Павел Афанасьевич! Ты зря похоронил меня!

Я квакнул: как же он мог оттуда похоронить генерала?

— Ты что? За это дело взялся, а сам элементарных вещей не знаешь? Вот тебе раз!

— А-а, — догадался я, — оттуда компромат? По чужим каналам?

С. кивнул головой.

— В точку попал. Слушай, я поначалу тебе не доверял. Железновский мне о тебе рассказывал: мол, неуправляем бываешь, лезешь на рожон. А сейчас, когда ты о болотных сапогах рассказал, я тебе доверяю. Выпить бы за это! потер он руки. — Хлебануть с радости!

Я недоуменно поднял на него свой взгляд.

— Чего смотришь? Погорелец! Погорелец он! Твой-то Никитка! И не боюсь громко сказать!.. Лично я ему не прощу! Он еще попомнит, на кого руку поднял. На померших — подумай! А живым… Живым не мешай жить, ежели сам живешь и в болотных сапогах по коврам шастаешь! Не смей учить тогда! Не смей говорить: «Пиши по собственной болезни!» Сам ты больной! И мы тебе припишем эту болезнь!

Он стучал в такт своим словам ножом по столу, и звенело у меня в ушах. И было страшно глядеть на перекошенное от злости лицо генерала.

Женщина, обеспокоенная шумом, выглянула в дверь, он успокоительно махнул ей рукой, и она снова скрылась.

— Ладно, — сразу как-то остыл генерал, — давай о деле поговорим. Значит, сержанты…

Я шел к нему узнать о том, как создавалось дело с Шуговым по поводу исчезновения листиков из Устава, и для меня приятной неожиданностью прозвучало это заявление генерала — о сержантах. Я сразу подхватил тему о них и стал жаловаться, сколько отписок получил: ничего не сдвинулось с места после того, как я получил список от Мамчура.