Владимир Югов - Человек в круге

Я наблюдал за ним. Он все качался в кресле редактора, рассказывал, что отобедал лишь чуточку, а потом занялся делами охраны. Я же должен понимать: все идет спонтанно, на быструю руку. Не дай Бог, что-то случится! Тогда действительно всем, всем… Тогда… Как этого большеголового чмура — к стенке!

— Почему ты так говоришь? Что, его уже — к стенке?!

Мне до боли стало жалко начальника заставы — это худенькое, бедненькое создание, невинно втесавшееся в разговор с начальством, стало уже жертвой? Но говорилось же только об отстранении от должности и разжаловании?

Я давно поднял голову от рукописи, которую должен был сдать в набор еще день тому назад: мой редактор совсем отключился, страх заполнил его душу.

— А я разве сказал, что к стенке? — заулыбался Железновский. — Тебе послышалось. Ты же отключен, читаешь.

— Послушай, все-таки ты серьезно говорил? — Я встал, подошел к нему. — Не мог же я ослышаться. Сперва ты сказал о разжаловании, а потом вдруг о стенке.

— А тебе это не все равно? — Он стал раскачиваться в кресле размашистее. — Чего ты так ерепенишься? Чего прыгаешь?

— Вы зачем меня брали? Почему?

— Людей не хватает, сударь. На безрыбьи и рак рыба. — Он издевался.

— Вот так, майор! «Давай дружить! У меня тут — никого-о!» А потом приходит и говорит: я пообедал, я отобедал… Лишь чуточку! А того-то чмура — к стенке!

— Чудак! Я знал, главное, что ты такой! Я и взял тебя — как летописца. — Железновский вдруг хихикнул. — Ну кто еще потом, по-отом расскажет человечеству, как меня, к примеру, забросило в этот вонючий край шакалов? Кто расскажет, кроме тебя, моему дорогому предку, как я, необузданный и чаще смиренный, живу сегодня, снова болтаю языком? И меня, бывшего подполковника, работающего на генеральской должности, допрашивает сопляк, который ко всему испортил мне однажды такой чудный танцевальный вечер? Он хочет знать о стенке! Но, мальчик, — держи и ты язык за зубами. Даже Шмаринов, который вроде любит тебя, не спасет от твоего языка и истерик! Даже он сморщился, наблюдая за тобой во время допросов. Ведь на твоей простецкой роже все было написано. Ах, как ты был против всего! Что-то появлялось у тебя и другое на роже! Может, мол, меня постеснялись не били? Заносит уже вас, мой друг!

— Ну говори еще, говори! Конечно, я — рожа! Я дергался, когда… Впрочем, я не знаю, как у вас бьют, не был у вас еще…

— Успокойся, даже если бы ты захотел — не били бы! Обычно стараются пешечки. Они и выбивают потроха, когда начальству не отвечают толково.

— Ты меня запугивать, что ли, пришел?

Железновский резко встал с кресла. Все же он был красив, этот Железновский. Он был строен, широкоплеч, высок ростом. Почему она пошла со мной, а не с ним? Что же он хочет теперь от меня? Он ее уже допросил? И что он ей в самом начале говорил? Позвольте, полная вы арестантка сегодня! Ваш муж — беглец. Мы все падаем с ног, улаживая его бегство. А что же вы? С кем — вы? Может, с такими неотесанными газетчиками, жалеющими все и вся? Тогда — отвечайте за все сразу.

Он догадался, о чем я думаю. И, стоя уже на выходе, в дверях, проговорил устало:

— Ладно! Пошел ты!.. Главное, чтобы ты знал, пока жива и здорова наша женщина… Ты о ней стал думать?.. Сразу после стенки?

— Ты еще и циник… Думается так, как не ожидаешь. Я действительно думал и о ней, и о нас.

— Мне бы сейчас твои заботы! Летописец ты летописец, найдешь ли ты когда-то все это сырье, которое варится, варится. И она, и он — тут. И мы — тут. И твой разлюбезный Шмаринов, который был дураком и останется таковым, тут…

— Не лезет в душу начальству, как ты? — укусил я.

Железновский смерил меня презрительным взглядом:

— Чучело ты. Человек и живет для карьеры. Он же, этот твой волейболист, ушел от такой могучей силы, от такой крыши! Ну и пусть хлебает свой жиденький супик! За что?! Ну за что?! Ведь все равно — все подпишет! Каждый листик, каждую телеграммку здешнюю! Праведник! А телеграммки-то, летописец! Такие телеграммки! Поглядел бы ты на них. Не стал бы и расспрашивать…

Через много лет я в архивах нашел три телеграммы: они относятся к тому приезду Л.П.Берия в наш тихий городок, стоящий на самой границе.

«Москва. Совершенно секретно. Спецотдел погранвойск СССР. Передать лично И.В.Сталину. Мною на месте сразу по приезде выяснены подробности утечки материала. Первые данные указывают на следующие обстоятельства. В первую очередь, на данном участке границы существенно ослаблена бдительность. Суду подвергнуты все задействованные в боевых порядках ранее лица. Расстреляны начальник заставы и его заместитель по политчасти, до десяти лет каждый получил сержантский состав. Представлен к награде из рядовых некто Егоров Виталий Федорович. Он предупреждал начальника заставы, что намечается политическая акция на участке границы, который охраняет застава. Все пограничные войска на этот час сменены и расформированы.