Лев Альтмарк - Утопи свои обиды

Едва они пришли домой, Светлана сразу отправилась в душ, а Ника присел в кресло и закурил.

— Ты знаешь, — донёсся до него голос из душа, — был у меня когда-то знакомый. Я постоянно вспоминаю о нём и всё думаю, удалось ли ему поймать свою удачу за хвост или нет? А ведь он рассуждал так же, как и ты, но всё-таки попытался…

Ну вот, недовольно подумал Ника, сейчас станет рассказывать про одного из своих ухажёров, который попробовал в мутной водичке половить рыбку и наверняка влип в какую-нибудь историю… Впрочем, раз уж взялся сам выкладывать душу, то слушай и терпи…

Светлана вышла завёрнутая в большое махровое полотенце Ники и присела рядом на подлокотник кресла.

— Погоди с рассказом, — Ника приложил палец к её губам и притянул к себе. — Потом расскажешь…

Светлана не сопротивлялась. Они перебрались в спальню, и там им уже было не до воспоминаний о каких-то полузабытых старых знакомых.

До самого рассвета, пока розовые лучи утреннего солнца не стали проникать в неплотно запахнутые шторы на окнах, они не смыкали глаз, и, лишь окончательно выбившись из сил, Ника задремал. А Светлана, разгорячённая и раскрасневшаяся, спать, видно, не собиралась.

— Помнишь, я тебе хотела рассказать про одного своего знакомого? — проговорила она, откинувшись на простынях и глядя в окно на посветлевшее небо. — Так вот, это было лет пятнадцать назад, когда я совсем ещё молоденькой девчонкой только-только устроилась в проектный институт, работавший на оборонку. Что я умела после школы? Да ничего толком, потому и взяли меня работать на ксерокс. Не забыл про такой допотопный аппарат для копирования бумаг? Работать на нём несложно, но дело мы имели с чертежами секретных изделий, которые там проектировали…

— Это мне не интересно, — лениво протянул Ника, стараясь изо всех сил не заснуть и тем самым не ударить лицом в грязь. — Я в технике, как и в балете…

— Нет, послушай! Работал у нас начальником одного отдела человек, который мне нравился. Когда он приходил в наше бюро что-то копировать, я чуть сознание не теряла от счастья, а он меня даже не замечал. Сделайте, мол, барышня, быстренько мой заказ, и до свидания. Так продолжалось довольно долго, пока вдруг не стали наш институт сокращать. Сократили и его отдел вместе с ним, и нам строго-настрого запретили выполнять какие-нибудь работы для тех, кого сокращают. Мало ли какие секреты они захотят унести с собой, ведь, ясное дело, люди обижены, потому что их выбрасывали на улицу…

Ника без интереса слушал её и всё никак не мог понять, для чего она рассказывает.

— Так вот, Дмитрий, его так звали, пришёл перед самым увольнением и попросил сделать довольно много ксерокопий нескольких изделий, автором которых сам и являлся. Я обязана была ему отказать, ведь он наверняка знал о запрете, но не смогла. Я сразу поняла, что он хочет забрать чертежи с собой. Главное, чтобы его на проходных института не задержали, а то бы он погорел, и я вместе с ним. Но никому ни до чего дела не было, ведь вокруг происходили такие события… А потом я узнала, что он уехал в Израиль и наверняка увёз с собой свои изобретения.

— И что же в этих изобретениях такого секретного? — усмехнулся Ника. — Уже столько времени прошло, и они наверняка устарели. А двадцать лет назад, может, и были актуальны…

— Ты так думаешь? А я вот совсем недавно прочла в одной российской газете, что в Израиле создают совершенно невиданное оружие, но не силами оборонной промышленности, а кустарным способом, потому что выходцам из России не особенно доверяют. И самое интересное, что в газете упомянули его имя… Прошло столько лет, и я его почти забыла. А тут вспомнила.

Ника лениво потянулся на кровати и неспешно прикурил сигарету:

— Статейка-то, небось, пропагандистская, мол, не ценят русскоязычного эмигранта в этом оплоте сионизма, на работу по специальности не берут, а он им за это пушки почти на коленке выпиливает! Здесь, в Греции, не лучше ситуация… Однако тенденция!

— Напрасно иронизируешь. Мне уже потом, через некоторое время после того, как он уехал, сообщили, что его изобретения снова заинтересовали военных, да только поезд ушёл — он какие-то там самые важные вещи уничтожил перед увольнением, а без них никакого смысла в оставшихся чертежах нет.

— И ты хочешь сказать… — Нике неожиданно показалось, что в рассказе Светланы есть какое-то рациональное зерно, только пока не ясно, как этим воспользоваться. — И ты хочешь сказать, что изобретения до сих пор в руках твоего приятеля, а в Израиле сплошь и рядом на ответственных постах такие дураки, что никак понять не могут, какое им счастье привалило, да?