Александр Черенов - НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ГОРБИ. КНИГА ПЕРВАЯ

– Надумал ли я, Юрий Владимирович?

По причине момента Романов даже не использовал «защитную» усмешку: не так поймут.

– Думаю, Юрий Владимирович.

Он вернул глаза на место – и на лицо Андропова. Энтузиазма во взгляде Генсека заметно поубавилось. «Добрые интонации» в глазах заместились почти недружественными колючками. Несмотря на всю свою интеллигентность, Юрий Владимирович не терпел отказов: эту привычку он приобрёл в кресле Председателя КГБ, и отказываться от неё не собирался.

– И долго будешь?

И «температура» голоса Андропова стала заметно ниже. Юрий Владимирович и не скрывал того, что начинает «не понимать» контрагента. Обычно такое непонимание не сулило последнему ничего… первого. Будь это рядовое предложение рядовому чиновнику, Юрий Владимирович не стал бы его дублировать: не пристало Генсеку навязываться. Как говорится, была бы честь предложена. Но это предложение не было рядовым. Больше того: предложение даже не было… предложением. Это было много выше: кадровое решение на уровне члена Политбюро. А это – не перемещение клерка из одного кабинета в другой: это – политика. Большая политика. Поэтому, хоть и не пристало, но Андропов пристал. К Романову пристал – и с предложением, и как репей к известному месту.

Но то, что понимал Андропов, понимал и Романов. Всё понимал: и настойчивость, и политическую составляющую, и возможные, а скорее, неизбежные, последствия. Больше того: он понимал Андропова! Именно понимание Андропова не позволяло ему скоропостижно ответить согласием. Но для большего понимания Романову требовалось… больше понимания. Наличного объёма было явно недостаточно. Григорию Васильевичу хотелось узнать, как далеко может зайти Юрий Владимирович в своей настойчивости. Это многое прояснило бы не только в планах Генсека, но и в судьбе Романова. Понимание этого было жизненно необходимо для Григория Васильевича, так как это было пониманием своего будущего – и самого ближайшего. Ведь такие предложения здесь, на кремлёвском Олимпе, просто так, «за красивые глаза» – из мозгов и рук – не делаются. Потому что «и вся-то наша жизнь есть борьба» – это не только о кавалеристах-будённовцах! Даже – не столько о них, сколько о товарищах членах и кандидатах в члены!

– Прошу дать мне время до Пленума, Юрий Владимирович.

Андропов поморщился: к неудовольствию явно подключилась очередная колика.

– Чего тянуть, Григорий Васильевич? Мы вполне можем решить вопрос прямо сейчас, не дожидаясь Пленума. Оформим потом – в первый раз, что ли? Это ведь не главное. Главное – то, что дело не ждёт. То самое дело, которое лучше тебя никто не сделает.

«Дело не ждёт»! Нет, товарищ: не столько дело – сколько ты со своими планами! И в этих планах мне отводится роль, хоть и «со словами» – но даже не на одну серию: так – на пару сцен!»

Романов «поморщился изнутри»: нежданные ожидания сбывались. Андропов не собирался отступать – и это был тот случай, когда дифирамбы не радовали. Ведь Генсек обкладывал ими Григория Васильевича, как медведя в берлоге! Но классическое «нашествие косы» предполагает контраргумент в виде классического же «камня». И, если Андропов не собирался отступать, то Романов не собирался уступать. Хотя, зная характер блокадника-фронтовика, Юрий Владимирович вряд ли мог рассчитывать не лёгкую победу.

– Всё же, я думаю, будет лучше, если мы подождём до Пленума.

На этот раз Григорий Васильевич «уставил без промаха бьющий глаз» – и «не промахнулся»: теперь уже Андропов «пошатнулся, раненый» – и отвёл взгляд. Но даже «с глазами на стороне» Юрий Владимирович не позволил затянуться паузе сверх норматива.

– Хорошо, Григорий Васильевич. Пусть будет по-твоему. Но в конечном итоге, всё равно, будет по-моему. Так, что, готовься сдаваться… то есть, я хотел сказать: сдавать дела. Собери бюро обкома – и попрощайся с товарищами «на будущее». Словом: потренируйся.

В том, что «всё равно, будет по-моему», как и насчёт «готовься сдаваться», Романов и не сомневался: наши Генсеки не отказываются от своих предложений. Здесь нет места экспромтам: всё выношено и рождено. Это, как раз, было понятно. Непонятно было другое: выбор. Выбор настораживал: почему именно его? Ничего удивительного не было бы в том, что Андропов начал бы «тягать из небытия» периферийных назначенцев. Такова общая практика: не он – первый, не он – последний.

Но почему он «положил глаз» на человека, который некогда «положил глаз» на его теперешнее место – до того, как его самого чуть «не положили на плаху» вместе с этим «глазом»? Может – именно в силу этого «положения глаза»? Так ведь – «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»! Благодаря «заботам» Леонида Ильича, Романова давно «вычеркнули из списков живущих». На него уже никто не ставил ни в Москве, ни в Вашингтоне. Или: «бережёного Бог бережёт» – и Юрий Владимирович решил довести «дело Леонида Ильича» до логического конца… Григория Васильевича?