Гарри Кемельман: В воскресенье рабби остался дома

За главным столом все уже расселись, и прежде чем занять свое место, рабби подошел к каждому поздороваться и пожать руку.

— В хорошем голосе, кантор?

— В отличном, рабби.

Старый и болезненный мистер Вассерман утонул в огромном кресле, предназначенном для председателя ритуального комитета. Он обеими руками пожал руку рабби.

— Я люблю проводить Седер у себя дома, но в этом году дети не смогли приехать. И, кроме того, иногда для общей пользы…

Горфинкль украдкой наблюдал, как рабби шел вдоль стола. Когда тот приблизился, он поднялся и официально протянул ему руку.

— Стью собирается завтра возвращаться в школу?

Горфинкль пожал плечами.

— Он надеется, но я еще не получил разрешение Лэнигана. Может быть, он позвонит сегодня вечером.

— Все в порядке. Стью может ехать.

— А другие? — нетерпеливо спросил Горфинкль.

— Они тоже.

— Здорово, рабби, просто здорово. Не знаю, сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить вас!

Рабби обошел стол и занял свое место. Он оглядел зал в ожидании, пока не усядется последний.

Когда он увидел, что официанты наполнили все бокалы, он кивнул кантору, тот встал и, высоко подняв свой бокал, запел благословение на вино.

Мужчины, сидевшие за главным столом, вышли из комнаты для ритуального омовения рук, и когда они вернулись, рабби погрузил веточку петрушки в блюдце с соленой водой и прочел благословение на плоды земли.

Он снял с мацы салфетку и, взяв с блюда яйцо и мясо с косточкой, передал их мистеру Вассерману, который прочел Ха лахма ания : «Вот хлеб бедности нашей, который ели отцы наши в земле египетской. Всякий, кто голоден, пусть придет и ест. Всякий, кто нуждается, пусть придет и празднует Песах…»

Бокалы наполнили еще раз, и рабби кивнул директору школы, сидевшему за одним из круглых столов с семьей мальчика, который должен был задать Четыре Вопроса [40] Четыре Вопроса — см. сноску на стр. 16 — примечание № 14. . Мортон Брукс шепнул ребенку, тот поднялся и детским дискантом начал декламировать: «Ма ништана ха-лайла хазэ…»

Когда ребенок закончил, рабби поставил перед собой магнитофон.

— Английский перевод должна была прочитать Арлин Фельдберг, — объявил он, — но, к сожалению, Арлин заболела корью. Однако нам бы не хотелось, чтобы она упустила эту возможность. — Он нажал выключатель, но из динамика прозвучал его собственный голос: «Искренне ваш. Сделай лишнюю копию, хорошо, Мириам?» Вслед за этим тут же раздался тонкий, слабенький голос девочки: «Чем отличается эта ночь от других ночей?» В медленном, высокопарном чтении строк чувствовались недели репетиций с директором школы: «Почему во все ночи мы можем есть и хамец, и мацу, а в эту ночь только мацу?»

Рабби глянул на Мириам.

— Вот видишь, — шепнул он, — я могу немного прогнуться.

— И это работает, — прошептала она в ответ.

— «Почему мы можем есть только горькую зелень… обмакиваем еду дважды… едим облокотившись?» Мистер Вассерман дернул рабби за рукав, и тот наклонился к нему. Магнитофон продолжал: «…Отпросись от этого обеда, пожалуйста, Мириам. Выдумай сама что-нибудь». — Раздался взрыв смеха, и Мириам быстро выключила магнитофон. Рабби покраснел и сказал:

— Теперь все вместе будем читать Агаду, хором…

Подали обед, традиционную праздничную еду, начинающуюся с фаршированной рыбы и куриного бульона. Как только обед закончился, часть людей ушли, сославшись на то, что дети устали и засыпают за столом, но большинство остались на продолжение службы, состоящее из молитв, благословений и ритуальных песен. Наконец был выпит четвертый бокал вина, и президент возвестил:

— Итак, мы окончили пасхальный Седер по всем его законам, по всем его заповедям и традициям…

И все выкрикнули громкими и радостными голосами традиционную страстную надежду, столетиями высказываемую евреями во всем мире в конце пасхальной службы: «В следующем году в Иерусалиме».

Рабби наклонил и шепнул Мириам:

— Почему нет?

— Ты о чем?

— Похоже на то, что в следующем году мы будем свободны. Почему бы не провести его в Иерусалиме?

— Вы заслушали протокол предыдущего заседания. Есть какие-нибудь поправки или дополнения? Слово имеет мистер Соколоу.

— По-моему, мы почти все заседание проспорили о новом контракте рабби, а в протоколе об этом ни слова.

— Ты рано ушел, Гарри, — сказал Горфинкль. — Решили в протоколе об этом не упоминать, понятно почему. Если бы рабби был сегодня здесь, могла возникнуть неловкая ситуация.