Патрик Зюскинд - Голубь

Во рту у него сделалось сухо. Он отворотил взгляд от этого зловещего предзнаменования в виде спящего клошара и судорожно проглотил последний кусок кренделя. Бесконечно долго опускался этот кусок в его желудок, медленно, как улитка, сползал он по его пищеводу, порой как будто застревая в нем, давя и причиняя боль, словно гвоздь, протыкавший грудь, и Джонатану казалось, что он окончательно подавится этим пакостным куском. Но потом тот все же продолжал свое движение вниз, сантиметр за сантиметром, и наконец был-таки в желудке, и колющая боль утихла. Джонатан глубоко вздохнул. Ему захотелось поскорее уйти отсюда. Он не хотел оставаться здесь больше ни минуты, хотя обеденный перерыв заканчивался только через полчаса. С него было достаточно. Это место ему опротивело. Тыльной стороной ладони он смел со своих форменных брюк те немногие крошки, которые несмотря на всю предосторожность упали на его колени во время еды, снова выправил брючные стрелки, поднялся и двинулся прочь из сквера, не удостаивая больше клошара своим взглядом.

Он уже опять был на Рю-де-Севр, когда в голову ему пришло, что он оставил на скамейке в парке пустой пакет из-под молока, и это было ему неприятно, ибо он терпеть не мог, когда другие оставляли после себя на скамейках всякий мусор или просто бросали его на улице вместо того, чтобы опускать его туда, где для него было отведено специальное место, а именно ? в расставленные повсюду мусорные корзины. Сам он никогда еще не выкинул мусора просто так, равно как не оставил его на какой-нибудь скамейке, ни разу, будь то по небрежности или по забывчивости, такого с ним просто не случалось.., и поэтому ему ничуть не хотелось, чтобы такое случилось с ним сегодня, именно сегодня, в этот злополучный день, в который уже случилось столько несчастий. Он ведь и без того уже катился по наклонной плоскости, и без того уже вел себя как последний дурак, как невменяемый субъект, почти что как асоциальный элемент ? проворонил лимузин мсье Ределя! Ел на обед кренделя в парке! Если он сейчас не будет вести себя осмотрительнее, именно в мелочах, и не будет оказывать самое решительное противодействие всем, на первый взгляд самым незначительным проявлениям небрежности, как например, оставление после себя на скамейке пакета из-под молока, то вскоре он потеряет всякую опору и его глубокого падения нельзя будет больше предотвратить ничем.

И так Джонатан повернул обратно и зашагал в сторону парка. Уже издали он увидел, что скамейка, на которой он сидел, была не занята, и, приближаясь, он, к своему облегчению, рассмотрел сквозь просветы окрашенной в темно-зеленый цвет спинки скамейки белый глянец молочного пакета. Его небрежность, судя по всему, еще никем не была замечена, он мог устранить эту свою непростительную ошибку. Подойдя к скамейке сзади, он глубоко перегнулся через ее спинку, взял левой рукой пакет, снова выпрямился, совершив при этом решительный поворот тела вправо, примерно в том направлении, в котором, как он знал, находилась ближайшая корзина для мусора ? и тут он вдруг почувствовал резкое, направленное куда-то вниз и вкось усиленное потягивание своих брюк, которое он, однако, никак не мог больше ослабить, поскольку то дало знать о себе слишком неожиданно и поскольку он как раз был весь охвачен вращательным, противодействующим моментом того своего энергичного движения-поворота. И почти в то же самое время раздался неприятный звук, громкое ?кхррр?, и он почувствовал на коже левого бедра холодок ветерка, говоривший о беспрепятственном вхождении под брючную ткань воздуха снаружи. На мгновение он так испугался, что не решался посмотреть в сторону источника звука. И к тому же сам этот звук ?кхррр? ? он еще эхом отдавался в его ушах ? показался ему таким невероятно громким, как будто там порвались не только его брюки, но и как будто трещина разрыва прошла по нему самому, по банку, по всему парку, точно зияющая расселина при землетрясении, и как будто все люди кругом должны были услышать это ужасное ?кхррр? и с возмущением смотреть теперь на него, Джонатана, как на источник дикого звука. Однако никто не смотрел. Старушки по-прежнему вязали, старики читали свои газеты дальше, группка детей, игравшая на небольшой детской площадке парка, продолжала съезжать вниз с горки, и клошар все еще спал. Джонатан медленно опустил глаза. Место разрыва было длиной сантиметров в двенадцать. Прореха проходила от нижнего конца левого кармана брюк, который зацепился при повороте Джонатана направо за выступавший из спинки скамейки болт, вниз по бедру, но не ровно по шву, а вгрызалась прямо в образцовый габардин форменных брюк и потом еще раз под прямым углом сворачивала сантиметра на три к брючной стрелке так, что в ткани возникла не просто более-менее аккуратная трещина, а бросающаяся в глаза дыра, над которой трепетал треугольный флажок.