Буало-Нарсежак - Волчицы

С этими словами я бросил фото на стол среди ножниц и щипчиков. Она продолжала старательно заниматься ногтями.

- Это ведь вы сделали, не так ли?

- Да.

- Вы же и украли эти фотографии, предназначенные для вашей сестры?

Пилка издавала мерный звук. Поднеся руку очень близко к глазам и поворачивая ее, Аньес разглядывала свои ногти.

- Украла? - переспросила она. - Ну и словечки у вас!

- Неважно... Это вы написали Жюлии?

- Да, я. Я имела на это полное право: вы же ей не брат.

Я дружески положил ей руку на плечо.

- Ты не очень-то прозорлива, - начал я. - И ничегошеньки не поняла. Ты что же воображаешь, что я с самого начала принял эту историю с "крестной" всерьез? Рассуди сама. Мы были на фронте, большую часть времени бездельничали, получали письма от женщин. Развлекались, отвечая им, черт подери! Эта игра приятней, чем карты. Но это всего лишь игра... Иногда мы менялись "крестными": те, что присылали посылки, ценились особенно высоко.

Рука с пилкой замерла.

- Я был как все. До того у меня никогда не хватало времени думать о женщинах, поэтому я находил забавным получать письма. Забавным и слегка волнующим. В Лионе нашлась незнакомка, проявляющая ко мне интерес. Это походило на шутку или сказку. Понимаешь, что я имею в виду? Частенько, отвечая своим "крестным", ребята плутовали, выдавали себя за отпрысков знатных семейств, чемпионов или богачей. Это сходило с рук, зато щекотало нервы, словно ты сыграл заглавную роль в каком-нибудь фильме. У меня не хватало воображения, чтобы врать, но, когда Элен попросила мою фотокарточку, я послал ей фото Жерве, поскольку он был красивее меня... Так-то... Я настоящий Бернар.

Аньес резко поднялась.

- Неправда! Вы только что сочинили эту историю. Вы - Жерве. И вы не женитесь на Элен.

- Ага! Вот ты и проговорилась. Я не женюсь на Элен. Может, ты и права. Но я не женюсь и на тебе.

- Почему?

- Да потому, что мне омерзителен твой маленький шантаж, ты ревнуешь допустим. Но вот чего я не могу простить, так это комедии с ясновидением. Речь даже не о нас троих. А обо всех тех беднягах, обо всех тех несчастных, которые принимают тебя за боженьку, несут тебе свои реликвии и которых ты низко обманываешь, как обманула меня, описав мне Жерве с его двумя бородавками и предсказав приезд Жюлии.

Аньес побелела как полотно, только щеки, словно следами от ударов, были помечены пятнами. Ее растерянные глаза блуждали по мне, переходя ото лба к груди, как будто хотели определить, куда она ударит меня пилкой.

- Нет, у меня есть дар, - прошептала она. - Клянусь, у меня есть дар.

- Ну да, благодаря тому, что ты вычитала во всех этих книжонках.

- Это не так. Я вижу.

- И ты не увидела, что я Бернар.

Пилка полетела мне в лицо, но - Аньес промахнулась - упала за моей спиной. Я подобрал ее и засунул в футляр.

- Жюлия бросилась мне на шею. Разве это не доказывает, что я - Бернар?

- Жюлия умерла.

- И что из того?

- Вокруг тебя кровь.

Охваченный каким-то суеверным предчувствием, я улыбнулся, но улыбка вышла жуткой.

- Не пытайся больше произвести на меня впечатление. С этим покончено.

Она медленно села, не спуская с меня глаз.

- Я любила тебя, Жерве.

- Хватит, - закричал я, - хватит. Я не Жерве!

- Жерве... Бернар... - вздохнула она. - До чего мы дошли!.. Ты не женишься на Элен.

- Именно этим я и намереваюсь заняться.

- Я тебе помешаю.

- Хотел бы знать, как.

- Ты не знаешь ее так, как я, Жерве!

Я дал ей пощечину. Она тут же подняла голову. Ее глаза заблестели от сдерживаемых слез.

- Извини, Аньес... Я не хотел, - пролепетал я.

- Уходи!

- Если ты расскажешь Элен, она не поверит...

- Уходи!

- Ты не посмеешь признаться ей, что украла фотографии. Она перестанет принимать тебя всерьез. Ты станешь для нее всего лишь порочной девчонкой.

Слезы хлынули у нее из глаз, сперва они текли быстро, затем стали повисать в уголках рта, задерживаться в ямке подбородка, такие круглые, искрящиеся, все женщины, которых я когда-либо знал, однажды непременно плакали, и именно так, как будто внутри у них что-то сломалось, а ведь я всего лишь защищался. Это было мое право.

- Аньес... Маленькая...

Она не ответила. Отвернувшись к окну, она вся отдалась своему горю застарелому, терзающему ее с детства, может быть, более ценному для нее, чем сама жизнь. Я бесшумно отступил, ибо в тот миг увидел нечто такое, чего не должен был видеть. Пятясь к двери, я окинул взглядом просто убранную комнату с книжным шкафом, набитым теперь уже бесполезными книгами, и вышел. Я тоже был в отчаянии. Передернув плечами, я попытался сбросить с себя ощущение убийственной тоски. "В конечном счете, - подумалось мне, - она получила по заслугам!" Да, разумеется. Но если бы я никогда не оказался в Лионе?.. Сейчас я в очередной раз углублюсь в лабиринт подозрительной философии. Я взял свое пальто - или, скорее, пальто Бернара. Вышел из дома... Неяркое светило окутывало здания бледной пеленой. От Соны, как от лошади, только что закончившей борозду, шел пар. Пригорки, дома, казалось, плывут куда-то, как отблески на воде. Мне чудилось, я иду вниз головой. Что теперь?.. Аньес заговорит, в этом нет сомнений. Она набросится на меня столь же остервенело, как я на нее. Доведенная до последней черты, она погубит себя в глазах сестры для того только, чтобы погубить меня. Правда превратит всех троих в поверженных, в ничтожества. Смерть Жюлии ничему не послужила. Я, смехотворный наследник дяди Шарля, должен срочно убраться отсюда, затаиться где-нибудь в другом месте. Заранее испытывая отвращение к тому, что мне предстоит предпринять, я чувствовал, что у меня не хватит сил выдержать эту новую битву. Кроме того, слишком уж много миллионов! Не верилось... Низко нагнув голову, подставив спину солнцу, я шел по набережной. С деньгами, привезенными Жюлией, я могу продержаться несколько недель, если Элен выставит меня за дверь. Но, может быть... Я мысленно повторял: "Она любит меня. Она сама это сказала". Ну почему я никогда не допускал мысли, что меня можно любить? А если Элен меня любит, она отбросит любые обвинения сестры в мой адрес.