Буало-Нарсежак - Волчицы

Элен, мучимая подозрениями, следила за нами. Порой, чтобы подбодрить ее и убедить, что я прилежно стараюсь для нее, для нас обоих, я бросал ей мимолетные взгляды и улыбки. Она запретила мне переступать порог комнаты Аньес.

- Это интриганка. Верьте мне, Бернар. Будет лучше, если вы оставите ее в покое.

- Именно этим я и занимаюсь, - отвечал я. - Просто я хотел бы удостовериться, что она притворяется. Тогда нам не придется больше о ней заботиться.

- Врать для нее все равно что дышать.

- Я склонен думать так же. Вообразите, она говорила мне о какой-то брюнетке, которая должна появиться на моем жизненном пути. А ведь я никого здесь не знаю. Нигде, что называется, не бываю.

- Вот видите, Бернар!

На следующий день пришло письмо из Сен-Флура со свидетельством о рождении. Элен вручила мне его перед самым обедом. При Аньес. Я ознакомился с бумагой и из вежливости негромко объявил:

- Это ответ из мэрии...

- Когда свадьба? - глядя на сестру, поинтересовалась Аньес.

Лицо Элен посуровело.

- Как можно быстрее.

- Это правда, Бернар?

Голос у Аньес был спокойный, чуть ли не безразличный.

- Признаться, ничего еще не решено. Во всяком случае, мы ничего не уточняли. До прихода этого письма...

- Ну что ж, теперь вы можете назначить день, - заключила Аньес. Будешь рассылать приглашения, Элен?

- Я сделаю все, что полагается в таких случаях.

- А чету Леруа пригласишь?

- Непременно! И Дуссенов.

- Буду удивлена, если они придут.

Обо мне вновь забыли. Сестры были поглощены своим раздором и, как оскорбления, бросали друг другу в лицо имена. Элен торжествовала, но Аньес не казалась удивленной или разочарованной. Она говорила о свадьбе шутливым тоном, словно речь шла о каком-то забавном, но в высшей степени невероятном событии, и ее замечания выводили Элен из себя.

- Сейчас пост, - говорила Аньес. - Не нужно об этом забывать.

- Мне это и без тебя известно, но Белло год назад выдали свою дочь в то же самое время.

Как тут было не догадаться о соперничестве различных кланов, семейных распрях, скрытой ненависти, кипящей за мрачными городскими фасадами. Во мне нарастала злость против Элен. Я не мог ей простить, что она подталкивает меня туда, куда я упорно не желаю идти. Мысль о женитьбе ужасала меня. К тому же дело было рискованное, поскольку мой брак не мог иметь законной силы. Правда, обман мог всплыть не скоро, только после войны; я уже обдумал возможные затруднительные ситуации и в известной мере мысленно устранил их. Обстоятельства складывались так, что я без особого труда мог продать лесопилку Бернара, реализовать его недвижимость и обосноваться где-нибудь на другом конце страны. Бернар, как и я, был одинок. Таким образом, я никому не причинял вреда. Но была еще Элен. К которой я не испытывал ничего, кроме жалости, и которая с легкостью распоряжалась моей свободой. Теперь она изо дня в день говорила о предстоящей свадьбе! Сестры забыли о своем решении не разговаривать. Стоило нам собраться за столом, как начиналась пикировка.

- Ты подумала о свадебном наряде? - спрашивала Аньес.

- У меня есть темный, очень скромный костюм...

- Тебя не поймут. Если бы ты вторично выходила замуж, тогда другое дело. Бернар, что вы об этом думаете?

Аньес не упускала случая привлечь меня в качестве арбитра, это выходило у нее так естественно, с такой расчетливой невинностью, что оставалось только диву даваться ее наглости. Я запутался во лжи, обижая одну недомолвками, другую - обещаниями. Я был уверен, что проиграю. И прекрасно понимал, куда они клонят: меня пытались вынудить сделать выбор. Самые мои примирительные улыбки, самые безобидные слова тут же истолковывались каждой из сестер в свою пользу, исторгали у них чуть ли не победные возгласы. Затем с виду успокоенные, но с уязвленными ревностью сердцами мы расходились по своим комнатам, и та, что на этот раз потерпела поражение, порой часами поджидала меня, чтобы осыпать упреками.

- Я не собираюсь насильно тащить вас под венец, ехидно замечала Элен.

- Заметь, я не мешаю тебе жениться на ней, - бросала Аньес.

Я боялся ее - ее спокойствия, ее манеры вскидывать руку так, словно она думает про себя: "Давай, давай... там посмотрим!" Когда безысходность брала меня в тиски, я твердил себе: "Уходи! В любом другом месте будет лучше, чем здесь". Но этот проблеск тут же угасал. Я прекрасно знал: стоит мне исчезнуть, как Элен примется разыскивать меня. Как пойманный майский жук, лазающий по коробке, мерил я шагами свою комнату. Мои мрачные раздумья ложились на звучавшую в квартире музыку. Улица была колодцем, в глубине которого возились другие насекомые. Вся жизнь была ловушкой.