Юрий Рогоза - Маленькая Лиза

Я чуть повернула голову и вздрогнула. Они смотрели на меня из полумрака. Все пятеро. Смотрели с черно – белых фотографий, аккуратно прикнопленных к стене. Те, из-за кого я здесь. Те, без кого я не стала бы такой, какая я сейчас.

Олигарх, Мэтр, Бюджетник, Телеблядь, Попик.

Женя и Антибренд смотрели с другого, противоположного, конца стены. Чтобы не перепутать. Живые и мертвые. Кажется, есть такая книга.

Но это у нормальных людей – живые и мертвые. А у ментов – подозреваемые и потерпевшие. Те, кого можно и нужно посадить и другие, которые не сядут уже никогда. Как ни старайся…

– Волнуешься? – хрипло спросил Мент из полумрака.

– Волнуюсь – честно ответила я – Я мопед не пристегнутым оставила. У вас тут даже пристегнуться не к чему.

– Ничего, там камеры наблюдения стоят – успокоил Мент – А хочешь – сходи, во двор загони, чтобы не дергаться.

– А это у нас что, надолго?

– От тебя зависит.

Он закурил, причем так вкусно, что мне тут же захотелось сигарету. Но попросить я не решилась – еще подумает обо мне неизвестно что. Вместо этого я попросила:

– Лампу опустите, пожалуйста. Слепит.

Раздался противный пластмассовый скрип, луч света уперся в стол, и в комнатке сразу стало уютнее. Только лица мертвецов на стене проступили еще яснее, и от этого было немного не по себе.

– Вот такие дела – словно прочитав мои мысли, выдохнул Мент – Два дня – пять трупов. Неслабо, да?

– Время такое – тихо ответила я.

– Да ладно тебе – устало выдохнул Мент – Время… А раньше что, по – другому было?

– Да. По – другому.

– Интересно…Это как же?

– Добрее и лучше. Потому что в людях было больше Бога и меньше говна.

Мент поднял на меня удивленные глаза.

– Ты – то откуда можешь знать?

– Бабушка рассказывала.

– А… – Мент раздавил окурок в пепельнице и устало провел ладонями по лицу – Кстати, позвонить ей не хочешь? Волноваться, наверное, будет.

– Не будет, она привыкла – я изо всех сил постаралась сказать это спокойно. И у меня получилось.

– Ну, как знаешь… – Мент придвинул к себе худую картонную папку и посмотрел на часы – Тогда давай. Рассказывай.

– Что…рассказывать? – растерялась я.

– Вот только дурочку мне здесь валять не надо – голос Мента вдруг зазвучал жестко, пугающе – Убиты пять человек. Совершенно разных и непохожих. А связывает их только что?!.. Правильно, все они были знакомы с тобой. Поняла, нет?

Мне вдруг стало очень страшно.

– Вы что же… Вы…меня подозреваете? – спросила я и не узнала собственного голоса.

Мент мучительно вздохнул и сказал немного другим тоном:

– Да расслабься, не подозреваю. Подозревал бы – по другому разговаривал.

И он снова посмотрел на часы.

– Тогда хоть бы кофе предложили. А еще лучше – сигарету… – не удержалась я.

Мент пристально посмотрел на меня и бросил на стол пачку «Кэмела».

– Тебе сколько – пятнадцать?

– Тринадцать. Но курить от этого не меньше хочется.

И я запустила пальцы в пачку, пока он не передумал.

– Тринадцать… – устало и задумчиво повторил Мент – Еб твою мать… И откуда ты такая взялась?

Кто? Я?…

Я взялась из истерзанного болью влагалища женщины, на звонки которой сегодня стараюсь не отвечать (правда, она сама звонит раз в месяц и то не очень настойчиво). Случилось это в провинциальном украинском городе Сумы, в роддоме номер два, на улице Санаторной. Конечно, я не помню, как рождалась на свет (по – моему, все, кто говорят, что помнят – врут), зато я очень хорошо помню, что наступило потом.

Потом наступило счастье. Абсолютное, непрерывное, такое настоящее, что и представить себе нельзя было, что оно когда – нибудь может закончиться. Счастье состояло из слепящего солнца, запаха листвы, ярких связок рвущихся в небо воздушных шариков, неудержимого, как полет, бега по изумрудной траве, огромных снежных сугробов зимой, волшебных огней салюта в праздничном небе и – смеха, смеха, смеха… На всех детских фотографиях я улыбаюсь – широко и радостно, от уха до уха (может быть, поэтому сейчас я такая хмурая – отулыбалась на долгие годы вперед?)

У моего счастья было имя – Папа. Я даже не могу просто сказать, что любила его, это значило бы не сказать ничего. Он был центром мира, всем миром, частью меня (конечно же, наоборот – я была его маленькой частичкой!). Я осознавала, что в мире все в порядке, только когда сидела на его широких крепких плечах, или с замиранием сердца слушала сказки, которые он мне рассказывал, или обнимала его маленькими ручками, чувствуя родной до крика запах. С этим запахом вообще доходило до смешного – я отбирала его приготовленные для стирки футболки и прятала у себя в комнате – нюхала их, надевала на себя (они были огромными и сидели на мне, как широкие платья), засыпала в обнимку с ними. Мама ругала меня за это, но не сильно и как – то нехотя, словно для порядка (позже я поняла, что так оно и было).