Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

— Но все могло быть и иначе. Этот Зееберг — хитрая лиса. Не обязательно ему верить. Верить вообще никому нельзя.

— Правильно. — Нет, Господь не захотел мне помочь. И у меня уже возникло ощущение, что конец близок. Что я начинаю разваливаться. И меня охватил страх — ужасный, безумный страх. Пальцы вцепились в кожу сиденья. Тильман, к счастью, был так поглощен вождением, что не обратил на меня внимания.

— Однако, давайте предположим, что Хельман действительно хотел спасти свою репутацию. И прилетел сюда, чтобы обсудить положение со всеми своими деловыми партнерами. Чтобы уговорить их помочь ему отменить эту злосчастную сделку с английским фунтом. То есть, конечно, просто-напросто отменить ее было уже невозможно. Учтите размеры этой сделки! Подумайте также о немецкой системе банковского контроля! Нет-нет, но желая хотя бы сохранить свою репутацию он, вероятно, мог надеяться на смутную возможность представить эту немыслимо убыточную акцию как коллективную, в которой принимала участие вся эта группа дельцов и коллективно несла все убытки. И если бы они согласились ему помочь, например, задним числом составив контракты с фирмами, входящими в концерн «Куд», такая возможность ему могла бы представиться. Это вполне логично, вы не находите?

— Да. — Красные задние огни машин начали плясать у меня перед глазами. Всякий раз, как машины тормозили, загорались и стоп-сигнальные фонари. Тоже красные. Все впереди было красное. Так много красного. Тиски. Я умираю. Я умираю здесь в машине, рядом с этим доброжелательным человеком, который вообще не замечает, в каком я состоянии. Я умираю. Да. О, эти тиски. Ужасен сам страх, но ужасна и боль в груди и в ноге. Не могу больше разговаривать. Не могу больше думать. Осталось только одно: умереть. Смерть в Каннах. На бульваре Круазет. В машине «крайслер». Красные огни. Теперь они стали вращаться. Все стало вращаться. Я извивался на сиденье, прижимая ладони к груди. Ехать было очень трудно. Тильману приходилось все время очень внимательно следить за дорогой, иначе не миновать нам аварии. Бульвар «Круазет» превращался в сплошную пробку.

— Сначала с Килвудом. Тот сказал — нет, помогать не станет. Потом с остальными. Те тоже отказывают. Может, они даже хотят его уничтожить, довести до самоубийства. Наверняка у них есть на то причины. Легко можно себе представить. Может, все было по-другому. Но может, и так, разве нет? — Он уже говорит, не ожидая от меня ответа.

Во рту у меня беспрерывно скапливалась слюна. Я только и делал, что сглатывал ее. Пот катился со лба и затекал в глаза. И тиски. Тиски. Так ужасно они еще никогда не давили. Я умираю. И я люблю тебя, Анжела. Нет-нет, я знаю, ты тоже меня любишь. Или уже нет? Тогда мне и впрямь лучше умереть. Ахххх…

— Итак, Хельман сам подвел черту под своей жизнью. Правда, динамит достала для него медсестра. Вероятно, он ей доверял. Ее убили. И Виаля убили. И Килвуда убили. А вас избили до полусмерти, и вчера так препарировали машину мадам Дельпьер, что вы оба неминуемо должны были погибнуть в результате несчастного случая. Все это говорит о том, что это было не самоубийство, а убийство и что изо всех сил стараются этот факт скрыть. То, что я собираюсь вам сейчас сказать, звучит чудовищно…

Красное! Все впереди полыхает красным! Огни машин слились в сплошной кровавый поток. Голос Тильмана доносился глухо, словно издалека. Я сидел и до крови кусал губы, чтобы сдержать стоны, чтобы не закричать от боли и смертельного ужаса. Может быть, все-таки пройдет. И мы с Анжелой помиримся. Определенно помиримся. Даже наверняка. Иначе просто и быть не может. А если бы я признался Тильману, в каком я сейчас состоянии? Нет, этого мне нельзя делать. Но и соглашаться на эту поездку тоже не следовало. Потому что теперь я не смогу даже выйти из машины. Я сам себя запер здесь, как в клетке.

— …видите ли, я тот человек, который должен сделать все, чтобы избежать громкого скандала на весь мир, который должен замять все, что только можно. Мне кажется, вы в состоянии представить себе, каково у меня на душе.

— Аххх…

— Я так и думал. И надеялся. — Он кивнул, не отрывая глаз от дороги. Непостижимо, как это он не заметил, в каком я состоянии. Теперь сердце у меня колотилось так бешено, что я ощущал его уже у себя во рту, у шеи, везде. Все мое тело содрогалось в такт его ударам. Казалось, раскаленные клещи сомкнулись на моей левой ступне, на всей левой ноге.

— Вы не криминалист. Эти убийства и нападения могли бы — я подчеркиваю: могли бы — иметь и совсем другую причину. Разумеется, здешняя группа миллиардеров что-то скрывает. Однако на высшем уровне принято решение их не задевать, потому что последствия могут быть непредсказуемыми. Я уже говорил вам, что ненавижу возложенную на меня миссию. Но выполнить ее обязан. Поэтому у меня к вам вопрос: не могли бы вы — пожалуйста, не презирайте меня, мсье — убедительно доказать вашей страховой компании, что верной является версия самоубийства?