Юрий Денисов - Каинова печать

– А если коснётся?

– Ну вот! – закатила глаза Таня. – Когда – и если – коснётся, тогда и будешь переживать. Да и с какого перепугу?

– А знаешь как написали Стругацкие? «Кто никого не трогает, того больше всех и трогают». Честный человек больше всех от нечестности и страдает – пока не придёт к выводу, что он один дурак, а все умные, и что честность выдумали для дураков, чтобы ими пользоваться и над ними же смеяться.

– Нет, нет, всё не так! – Таня тряхнула головой. – Ещё раз: ты здоров, сыт, обут, одет, любим и уважаем – да тебе самому себе завидовать нужно!

– Не спорю! Но ведь я только констатирую факты … Значит, Бог зачем-то сохраняет жизнь кому не следовало бы, и забирает тех, кому бы ещё жить и жить на радость людям. Вывода здесь два – либо он несправедлив (или его нет), либо жизнь такая штука, что излюбленных детей он побыстрее от неё избавляет. Есть даже такая фраза – «Бог забирает лучших». Слышала?

– И к чему мы приходим в итоге? Во-первых, то что Бог тебе подарил жизнь, не означает, что ты хороший и полезный человек; во-вторых, если вторично жизнь подарил – тем более не означает, наоборот, это прямое подтверждение, что ты подлец, тиран или убийца. То есть спасся в аварии, излечился от рака, кирпич мимо пролетел – и всё. Можно сажать по одному факту! Гениально! У меня сейчас пар из ушей повалит. И это называется мужской логикой? Сам себя в тупик какой-то завёл…

– Не так уж это и смешно. Гностики верят, что миром правит Дьявол, и что помогает он именно тем, кто служит ему. Соответственно, хороший человек обязательно будет мучиться. И разве мы не видим это своими глазами повсюду?

– Милый, ты слишком заморачиваешься. Ты просто расстроен из-за смерти Сергея.

Я вздохнул:

– Понимаешь… у каждого есть воспоминания, как ноющая незаживающая рана, источник постоянных мучений и угрызений, непоправимое упущение, роковая ошибка – это воспоминание о том, чего не сделал .

– Но с этим надо смириться. Он уже там, а мы здесь. Надо как-то жить дальше.

– Вместе с ним умерла часть меня. Я никак не могу взять в толк… вот я есть, а его нет. И что я чаще всего вспоминаю, как он ночью позвонил, хотел что-то сказать важное, а я ему: «Завтра поговорим». Понимаешь? Последнее, что он слышал в своей жизни: «Завтра поговорим».

– И ты себя винишь в его смерти? То есть, я так понимаю, ты один во всем виноват.

– Да, – горько сказал я. – Я чувствую себя так, будто я один во всём виноват.

– Женя… – она с сочувствием посмотрела на меня.

Я подошёл, сел с ней рядом и крепко обнял. Она прижалась щекой к моему плечу. Так мы сидели некоторое время; потом я посмотрел на неё. Она улыбнулась и потянулась тёплыми мягкими губами к моим.

Мы лежали в уютной тишине. Её рука покоилась у меня на груди.

– Как у тебя сердце бьётся…

– Это хорошо, – сказал я. – Это хорошо, что бьётся.

Какое-то время помолчали.

Она приподнялась на локте и посмотрела на меня. Глаза блестели в темноте.

– Скажи… вот то что ты говорил сегодня днём… ну, про Сергея… а вот если бы со мной…

– Таня!

– Если бы со мной что-нибудь случилось – ты бы чувствовал то же?

– Да, – успокоил я её. – Я бы чувствовал то же самое. Но сильнее.

– Допустим, тебе сообщили… такую новость. Какой будет твоя первая мысль?

– Я бы подумал: «Ну вот, умерла ещё одна часть меня. Что же осталось?». И ощутил внутри страшную пустоту, которую уже никогда не заполнить.

Она несколько секунд молча смотрела на меня, потом опять легла и положила руку мне на грудь.

– Мы всегда теряем части себя, – сказал я зачем-то. – Жизнь отрывает от нас по кусочку.

– Т-с-с-с… – она приложила палец к моим губам, придвинулась и ткнулась носиком в плечо. – Лучше помолчим.

– Ладно.

– Люблю тебя.

– Я тебя тоже.

Мы погрузились в сладкую полудрёму. В голове роились обрывки сновидений, и сквозь них, как сквозь колыхающиеся полупрозрачные занавески, я видел плачущий лик луны, такой яркий, выпуклый и огромный, будто он плыл прямо перед моим лицом; тоскливый ужас вдруг заполз в сердце, и я увидел, что у изножья стоит тёмная фигура, и с молчаливым осуждением взирает на меня, и его лицо, как у луны, полно скорби от увиденного за многие годы. Лицо знакомое; я хотел сказать этому человеку, как я рад видеть его, но губы словно склеились, а тело обвили невидимые путы. Он подошёл и начал меня душить; сердце затрепыхалось, как рыба, выброшенная из воды. И наконец лопнуло; я проснулся и жадно втянул воздух. Отдышавшись, я тихонько засмеялся в темноте и сел на кровати. Посмотрел на Таню; она мирно посапывала во сне. Нашарил ногами тапочки и пошёл в кабинет. Включил свет и рухнул в кресло. Руки дрожали. Что-то смутное копошилось внутри, какой-то червячок беспокойства, но я не мог определить, в чём проблема.