Юрий Денисов - Каинова печать

– Итак, – сказал Морозов в камеру. – Тема сегодняшней программы: «Вопросы жизни и смерти». Для начала я хотел бы представить сегодняшних гостей.

– Известный журналист и телеведущий, автор цикла «Судный день», – Константин Доренко.

– Бизнесмен, меценат, юрист, консультант по вопросам финансового планирования, – Пётр Иванович Боголепов.

– Психотерапевт, доктор психологических наук, советник президента по вопросам психологического здоровья – Павел Костомаров.

– Протоиерей, профессор теологии, главный настоятель Богоявленского Собора города Белокаменска, – отец Кирилл.

– Бывший главред издательства «Аполлон», когда-то давший Сергею Грановскому путёвку в литературную жизнь, – Илья Ильич Вебер.

Я вздрогнул и пристально всмотрелся в его лицо. Человек из прошлого Сергея, о котором я ничего не знаю!

– И, наконец, писатель, близкий друг Сергея Грановского, – Евгений Лавров.

Вежливо улыбаюсь и приветливо киваю в камеру.

– Произошла ужасная трагедия. Вся страна в шоке. Что же именно произошло в доме Сергея Грановского утром 20 сентября? Убийство? Суицид? Или несчастный случай? На данный момент это остаётся неясным. Ваше мнение. Начнём, наверное, с вас, Евгений Андреевич.

– Точно не самоубийство.

– Откуда такая уверенность, позвольте узнать?

– У меня в голове просто не укладывается: Сёргей и суицид. Не такой он был человек. Из него энергия била ключом, он жизнь любил… да я вообще не понимаю, что в голове должно твориться у человека, чтобы он руки на себя наложил!

– А интересный вопрос, кстати! Как на него отвечает религия? Отец Кирилл?

– Что творится в голове у самоубийцы? Думаю, важнее, что творится у него в душе. Там – абсолютный мрак и отчаяние. Это, по-моему, очевидно.

– Допустим, меня обокрали, я пришёл в отчаяние – я что, сразу вешаюсь?

– Что ж, это, скажем так, умеренное отчаяние. Не полная безысходность. Должна быть превышена некая критическая масса…

– Да, извините, что перебиваю – вы правы, но… Евгений Андреевич, мне кажется, правильно заметил: разве таким человеком был Сергей Юрьевич? И были ли у него объективные причины для отчаяния? Применимо ли к нему само слово «отчаяние»? Да с его лица улыбка не сходила!

– Как же поверхностно мы друг друга судим! В обстоятельствах жизни Сергея Юрьевича, близких нам по времени, мы можем и не найти веской причины для совершения сего, смею напомнить, смертного греха. Эта самая критическая масса накапливается постепенно, исподволь, годами. Болезненная идея в голове, плюс депрессия, плюс импульсивный характер – и любая мелочь играет роль соломинки, ломающей хребет верблюду. Корни этого стоит искать ещё в детстве. За это отвечает у нас господин психолог. Ещё Достоевским было подмечено: главная особенность самоубийцы – бездуховность, нравственный нигилизм. Он ни во что не верит, ему не на что опереться, кроме самого себя: и когда хребет ломается, его уже ничто не спасёт. Жизнь заходит в тупик, нужно стену пробивать, а ему это кажется невозможным. Человек сам по себе ведь действительно слаб.

– То есть это именно слабость? Бегство от проблем?

– Не в том смысле, который вы, вероятно, подразумеваете. Только пассионарная личность способна разрубить гордиев узел, разом со всем покончить.

– Тут, нужна, ещё, конечно, предрасположенность, обсессия смертью, суицидальный комплекс, – вставил свои пять копеек Костомаров.

Я не выдержал:

– Боже, что вы такое говорите?! Какой «суицидальный комплекс»? Он наслаждался жизнью, его переполняли творческие планы, и вообще…

– Может, это была игра на публику – его гедонизм, бонвиванство и прочее? Чужая душа потёмки. Тем более душа художника. Большое видится на расстоянии. Чтобы оценить картину, нужно отойти на три шага. Чтобы глубоко познавать жизнь, нужно в некотором смысле быть выброшенным из жизни. Тогда становишься либо художником, либо убийцей. В лице Гитлера мы получили и то, и другое.

– Вы просто начитались Фрейда и Ломброзо!

Костомаров снисходительно-вежливо улыбнулся:

– Я вовсе не о безумии говорю, а о некоторой оторванности от социума. Впрочем, каждый из нас потенциальный безумец, и различие лишь в степени выраженности. И, скажем так, наличии или отсутствии неких барьеров в мозгу. То есть разница между мной, вами и каким-нибудь Чикатило в том, что мы подавляем свою тёмную сторону, а он нет.

– Не слишком ли далеко вы заходите? – вскинул брови Боголепов. – Я себя потенциальным убийцей не чувствую.