Юрий Денисов - Каинова печать

– За что вы презираете и ненавидите людей?

– Я?! Презираю и ненавижу?! – брови его поползли вверх в искреннем удивлении. – Что вы, что вы… за что же мне их ненавидеть и презирать? Неужели за то, что им нельзя довериться, что с ними нельзя быть собой, открывать слабые места, раскрыть душу – потому что они обязательно потом ткнут в эти самые больные места и используют мою откровенность против меня? Что касается вашего драгоценного друга, то я по-своему его очень даже люблю; я хочу очистить его светлый и неприкосновенный образ от шелухи, от той мишуры, которой его обвешали «друзья» и почитатели. В общем, я хочу знать Истину .

– Думаете, Истина на вашей стороне?

– Не знаю. Я знаю только, что я на её стороне.

– Вот мне всегда было интересно: почему если грязь и мерзость – так это сразу «правда», а как что-то светлое и чистое – так сразу розовые сопли, обман и иллюзия? Никогда не мог понять…

– А вы прислушайтесь к собственным словам: «светлое и чистое» – вот вам самому не смешно?

– Нет. Не смешно.

Он рассмеялся и стукнул кулаком по столу. Это выражало нечто вроде: «Ну ты и кадр!».

– Да ведь вы лжёте, вот в чём вся соль, – заявил он, отсмеявшись. – Лжёте… из добрых побуждений. Ради «добра, гармонии и света». Это когда муж говорит жене, что она прекрасно выглядит, хотя она похожа на старую курицу. Просто такова тактика всех «добрых людей» – прятать голову в песок, подобно птице страус.

– Извините, но не могли бы вы… всё-таки пересесть за свой столик?

– Подождите, – он поднял руку с раскрытой ладонью. – Я уже кончаю, как говорят наши политики. Как я уже сказал, я хочу знать правду. Я вижу в этом свою высшую миссию. Почему? Потому что правда – настоящая правда – слишком неприглядна и потому никогда не бывает высказана. Об этом ещё Марк Твен писал. Соответственно, она никогда не учитывается, не вносится в планы, теории и так далее. И мы, анализируя жизнь, никогда не можем полностью объективно оценить обстановку. Это всё равно что решать задачу с недостаточными условиями. И мы всегда промахиваемся, и никак не можем обнаружить главное, вырезать главную опухоль своей жизни… Извините за плохую метафору, я не литератор… В конце концов, нельзя излечить болезнь, если отрицать сам факт её наличия. Многие чувствуют эту правду, но даже те, кто знает её, бегут от неё, – он пристально и с торжеством посмотрел на меня. – И вы тоже бежите от страшной правды, которую знаете.

Я слегка отшатнулся и впился в него взглядом:

– О чём вы говорите?

На его губы наползла медленная змеиная усмешка. Он снисходительно сощурился:

– А вы подумайте.

Я онемел и лихорадочно задумался, хоть и старался сохранять невозмутимость. Что он имел в виду? Он чувствовал оказанный эффект и самодовольно продолжал:

– Что ж, я рад, что Сергей Грановский умер в 36. Во цвете лет, можно сказать. Знаете, каким я его вижу в 50? Постаревшим, обрюзгшим, потасканным, одиноким и никому не нужным. Этот парень только и занимался саморазрушением. А между делом, ради разнообразия, разрушал чужие жизни. Но об этом говорить как-то не принято. Его ещё и жалеют! А я всю эту мерзость вытащу на свет божий, чего бы мне это ни стоило. Но я буду копать. И копать глубоко. Так глубоко, что света белого не взвижу.

– Только ногти не обломайте.

Я встал и ушёл.

Обыкновенные небесные осколки, падая, сгорают в воздухе; вспышка – и всё, и даже памяти о них не остаётся.

А есть глыбы настолько гигантские, что их гибель отзывается на всём живущем: мир содрогается, в пожарищах гибнут целые леса, солнце закрывают тучи пепла.

22 сентября я приехал в Питер, чтобы принять участие в передаче Алексея Морозова «Круглый стол», выходящей по будням на Пятом канале. Смерть Сергея – самая горячая сенсация последних месяцев. «Вам необходимо высказать свою точку зрения, чтобы пресечь грязные инсинуации СМИ на эту тему».

В «предбаннике» я ожидал начала эфира. На диванчике под сенью пальмы сидел священник с печальным и самоуглублённым взглядом. Вдруг он пристально посмотрел на меня.

– Скажите, вы друг покойного?

– Да.

Он кивнул с грустной улыбкой.

– Я сразу вас узнал… скорбите?

– Очень. Я… в состоянии клинической смерти. Я не знаю, как жить без него дальше.

– Что ж, по-всякому можно жить. Есть такая мука, что превыше сил человеческих. Тогда только вера и спасает.

– Но как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Не более ли благородно не ждать манны небесной и опираться на собственные силы?