Юрий Денисов - Каинова печать

– Хорошо, буду осторожен. Но знаете… вы говорите: не надо выяснять, что там творилось в душе у Сергея – но именно это-то мне спать не даёт! Если бы я раньше об этом задумался, я мог бы спасти его.

– Бросьте. Каждый сам куёт свою судьбу. Спасти можно того, кто хочет быть спасённым. Близкие Есенина годами всё делали, чтобы не допустить того, что произошло, но он сам сознательно – ну или бессознательно, в данном случае одно и то же – разрушал собственную жизнь, и все их старания были впустую. Иногда мы ничего не можем сделать, потому что это просто-напросто выше наших сил.

– Не знаю, это какая-то упадническая идеология…

Боголепов засмеялся:

– Ну да, и конечно же, вызвана старческим слабосилием и растущим с каждым ударом судьбы страхом перед жизнью. В молодости тяжелее всего смириться с мыслью, что наши силы ограничены, что мы чего-то не можем. Ключевое слово здесь – «смириться». Оставьте это на усмотрение Господа и заботьтесь о живых, а не о мёртвых. Делайте что в ваших силах, и не очень-то выпрыгивайте из штанов. Не претендуйте ни на святость, ни на героизм… если хотите жить долго и счастливо. А теперь извините, мне нужно кое с кем поговорить.

Он вышел из-за стола. Я какое-то время сидел, молча пережёвывая услышанное, потом пошёл в туалет. У меня болела голова. Я проглотил таблетки и вернувшись, посидел в задумчивости, вновь размышляя над его словами; затем незаметно перескочил на другие темы, и начав цепляться за разные мелочи, беспорядочно и расслабленно перескакивая с предмета на предмет, уплыл совсем далеко; мысли спутались, словно в голове перешёптывались призраки безумцев, вливаясь мутным потоком в многоголосый, но вместе с тем монотонный гомон, перезвон вилок, ножей и бокалов.

Все потихоньку оживились. Говорили о чём угодно – даже о том, как классно было бы сейчас покататься в Альпах на лыжах. Но не о Сергее и не о том, к а к он умер.

Я вспомнил, как впервые увидел его в ресторане ЦДЛ. Как легко и весело всё начиналось…

Я сидел за угловым столиком, когда в зал эдаким павлином вошёл Сергей Грановский. На пороге он замер, оглядывая собравшихся со спокойной уверенностью и широко, жизнерадостно улыбнулся; разговоры утихли, все повернулись к нему.

– Серёжа! – крупный холёный брюнет в сером пиджаке (я почему-то отчётливо представил его в красном) раскрыл ему навстречу объятия. – А мы тебя уже заждались!

– Терпение, Разин, терпение – вот что главное в жизни! Самое лакомое подают на десерт!

Я против воли улыбнулся. Он выделялся в толпе – спортивный блондин в джинсах и кожаной куртке, с сияющей мальчишеской улыбкой, заставлявшей сердце биться чаще и плавиться воском в груди. Тут же его обступили со всех сторон, дамы начали встряхивать волосами и поправлять бретельки лифчиков. Их глаза оживлённо заблестели, как у школьниц.

Только Таня смотрела на него внимательно, и как-то настороженно.

– Забавный тип, – усмехнулся я.

– Слишком хорошо причёсан, – она поднялась.

– Ты куда?

– В места не столь отдалённые, – улыбнулась она. – Я скоро.

Я поискал глазами в толпе забавного типа. На прежнем месте его и след простыл. Фигаро там, Фигаро тут. Вскоре он прошёл мимо меня, болтая с незнакомым мне человеком (это был Боголепов):

– … я в последнее время начал просекать эту фишку. В смысле, на людей не угодишь. Лукавишь – кричат: «Врунишка!»; режешь правду-матку – камнями забрасывают: «Хамло!». Живёшь тихо, приземленно – «Мечты у него нету, блеску в глазах!»; гонишься за мечтой – «Экой наивный дурачок, в облаках витает!». Скажи, чего же им надо?

– Всего понемногу.

– Точно! – засмеялся Сергей. – «И того и другого, и если можно без хлеба!»

– Ну что, значит, сделаем как договаривались?»

– Да-да, как знаешь, я соваться не буду. И смотри у меня, – Сергей погрозил пальцем. – Если что не так я тебе ухо оторву!

Смеясь, Боголепов пожал ему руку и растворился в толпе.

Сергей сел за столик и, смущённо кашлянув, постучал вилкой по бокалу. Из-под земли вырос сивка-бурка-официант.

– Старина, принеси мне шампуня.

– Чего, простите?

– Ну, блин, «Вдова Клико»! Есть ведь, наверное? Давай-давай-давай, принеси дяде Серёже «Вдову». Будешь в золоте купаться. А если чё не так – ухо отрублю! Этим вот ножом. Давай. Ж д у.

Официант ушёл, он начал смотреть по сторонам невинным чистым взглядом младенца, посасывающего бутылочку в манежике, поигрывая ножиком и насвистывая «Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь». Потом вдруг улыбка сползла с его мгновенно омрачившегося лица, он весь разом как-то сник, устало ссутулился, задумался и застыл в этом положении минуты на две. Он как будто постарел лет на десять. Тут я заметил, что лоб его изрезан морщинами и не гармонирует с остальным лицом – юным и свежим. Почувствовав мой взгляд, он вздрогнул, посмотрел на меня и отвёл глаза. Вновь просвистел этот мотивчик, потом засмеялся и в открытую обратился ко мне: