- Лучше посиди со мной, - попросила мама. - Фуражиром ты всегда был никудышным. Обязательно купишь дороже, чем покупаю я.
- Мама, - сказал Чек, - сейчас в любом магазине всего навалом - на любой вкус и по любой цене. Время фуражиров и очередей за маслом по талонам давно прошло.
- Да, - грустно сказала мама, - все прошло. Странное это ощущение, сынок: понимать, что жизнь прошла. Вот уже и умирать скоро...
- Вот еще, - бодряческим тоном, от которого ему самому стало тошно, сказал Чек и невольно отвел глаза. Запах корвалола упорно лез в ноздри даже здесь, на кухне, где, по идее, хватало других запахов. - Тебе еще жить да жить. Ты у меня крепкая, ты еще меня переживешь.
- Не дай тебе бог когда-нибудь пережить своих детей, - сказала мама таким тоном, что у Чека по спине забегали мурашки.
Момент назрел. Чек глубоко вздохнул, пошуршал сигаретной пачкой, закурил и посмотрел на маму.
- Послушай, - сказал он, - почему ты никогда не рассказывала мне, как умерла Аня?
Мама не вздрогнула и не изменилась в лице, из чего Чек сделал вывод, что она ждала этого вопроса давно - может быть, все долгие одиннадцать лет.
- Во-первых, ты не спрашивал, - ответила она. - А во-вторых, мне не хотелось тебя травмировать. Эта история не из тех, что рассказывают детям перед сном, - Я уже давно не ребенок, - мягко напомнил Чек.
- Это тебе так кажется, - грустно сказала мама. - А впрочем, как знаешь. Может быть, ты прав и тебе это нужно.., хотя бы для того, чтобы повзрослеть.
Чек кивнул. Обычно такие, выпады не вызывали в нем ничего, кроме глухого, не вполне осознанного раздражения, но сегодня мамины слова не встретили в нем сопротивления: возможно, он действительно начал взрослеть.
- Расскажи мне, - попросил он. - Для меня это важно.
- Ну, если так... Дай-ка и мне сигарету.
- Твое сердце...
- Если мое сердце смогло пережить смерть дочери, то несколько миллиграммов никотина оно переживет и подавно, - оборвала его мама. Чек протянул ей пачку, чиркнул зажигалкой, и она закурила, старательно, как прилежная ученица, зажав сигарету между пальцами левой руки и неумело выпуская дым изо рта. - Ей было девятнадцать, - продолжала мама, - и она решила, что уже достаточно взрослая, чтобы обходиться без моих советов. Это теперь каждый школьник, у которого есть хотя бы капля ума, стремится получить образование, чтобы не пропасть в будущем, а тогда было другое время. Ты должен помнить, ты тогда был уже большой.
- Эра нигилизма, - подсказал Чек. - Перемен требуют наши сердца, перемен требуют наши глаза... А работать на дядю мы не хотим, и катитесь вы все в.., гм.., в общем, подальше.
- Верно, - согласилась мама. - Все тогда словно с ума посходили.
- Процесс разрушения гораздо привлекательнее созидания, нравоучительно заметил Чек, чтобы немного разрядить обстановку.
Это замечание вызвало на маминых губах бледную тень улыбки.
- Да, - сказала она. - Ты извини меня за долгое вступление, просто.., просто мне тяжело об этом говорить.
Чек опять кивнул, начиная чувствовать себя чем-то наподобие китайского болванчика.
- В общем, - продолжала мама, - она бросила институт и стала самоутверждаться в... Короче говоря, в компаниях. Вот... Это была предыстория. А сама история совсем коротенькая. Однажды она пошла на вечеринку, и там ее изнасиловали и убили. Забили насмерть голыми руками, насколько я поняла... Потом завернули в простыню, выбросили из.., из окна третьего этажа, погрузили в багажник машины и попытались вывезти в укромное место.
- Их поймали? - спросил Чек. Он видел, что маме трудно говорить похоже, воспоминания причиняли ей сильную боль, но ему просто необходимо было выяснить все до конца.
- Не их, - сказала мама, - его... Поймали, конечно. Поймали и посадили. Надеюсь, он там умер.
"Зря надеешься", - хотел сказать Чек, но решил, что это будет чересчур жестоко.
Спускаясь по лестнице несколькими часами позже, он машинально выглянул в окно на площадке между вторым и третьим этажами и замер. Поначалу он даже не понял, что именно заставило его насторожиться. История была самая что ни на есть привычная, давно успевшая набить оскомину: какой-то гомо игнорамус ухитрился так поставить на стоянку свой потрепанный "жигуленок", что полностью перекрыл его "хонде" выезд на проезжую часть. Глядя в окно, Чек привычно прикинул последовательность действий, которые потребуются ему, чтобы вывести машину из этой западни, и тут заметил, что салон "жигулей" вовсе не пуст. За рулем сидел мужчина лет тридцати, и на заднем сиденье смутно виднелись чьи-то фигуры. Сидевшие в "жигулях" люди бросали внимательные взгляды то на дверь подъезда, то на его машину, над крышей "жигулей" торчала длинная антенна.
Читать дальше