Инна Балтийская - Месть Медеи

— А если нет? — жестко сказала Маша. — Кто позаботится о твоей дочери? Твоя мама-пенсионерка, или муж, превратившийся в живой труп?

— Зачем ты это говоришь? — зарыдала я.

— Потому что ты сейчас в шоке, и не отдаешь отчета в своих действиях. С тебя станется и впрямь самой вычислить Медею и пойти на встречу с ней, никому ничего не сказав. Но ты должна взять себя в руки и понять, что не разжалобишь ты серийную отравительницу своими слезами. Погибнешь сама, и своего ребенка погубишь.

— Маша, успокойся — я даже соображать пока как следует не могу, где уж мне Медею ловить. — упавшим голосом сказала я.

— И не надо тебе никого ловить. Мы с Оскаром сами ее поймаем, и противоядие тебе на блюдечке поднесем. С голубой каемочкой. Как Саша?

— В реанимации. Пока не пришел в себя. Мне обещали позвонить, если он очнется.

— Ну, держись! Я с тобой!

Ни на какую работу я, разумеется, не пошла. На все вопросы встревоженной мамы отвечала, что Саша попал в автокатастрофу, и сейчас с сотрясением мозга лежит в больнице. Сообщать ей жуткую правду про тетрадоксин я пока не собиралась. Весь день я провалялась в постели, чувствуя себя такой разбитой. Словно по мне в самом деле проехал асфальтовый каток. Под вечер, когда мама с Маруськой вернулись с прогулки, мне все же пришлось одеться и выйти в магазин за продуктами. Вернувшись, я услышала от мамы, что мне недавно звонили из больницы, и тут же бросилась перезванивать.

Дежурная сестра сообщила, что Саша вроде бы очнулся, и из реанимации его завтра переводят в неврологию.

— Он пришел в себя? — слабым голосом спросила я.

— Он открыл глаза и попытался сесть. — пояснила сестра. — Но он никого не узнает. И потом… похоже, он разучился говорить. Мне подруга из реанимации сказала — он только мычит что-то, и смотрит перед собой остановившимся взглядом. Есть он сам тоже не может, похоже, просто разучился жевать. Пока вливаем физраствор внутривенно, а потом придется кормить через зонд. Но вы не волнуйтесь — ему завтра с утра томографию мозга сделают, тогда врач вам и скажет, каковы дальнейшие перспективы. Может, еще придет в себя…

Но уверенности в нарочито бодром голосе сестры не почувствовалось. Еще раз взглянув на Сашу, я без сил села на кровать. Какие перспективы? Я их знаю и сама. Памперсы для взрослых и кормление через зонд. Тагила Семибаева держат в частной больнице, для него наняли дорогую сиделку. Где мне взять деньги на сиделку для Саши? Мама не справится с обслуживанием взрослого мужика, на ней и так грудной ребенок. Значит, мне придется бросить работу. Конечно, я могу вообще не приходить в свой салон, я там, как-никак, числюсь хозяйкой, значит, часть прибыли мне и так полагается. Но это будет совсем небольшая часть. Хватит ли мне денег на то, чтобы содержать семью с маленьким ребенком и взрослым инвалидом?

Я сжала руками раскалывающуюся голову. Можно поступить и по-другому: ходить на работу каждый день, чтобы заработать деньги на частную клинику для Саши. Он будет там лежать под капельницей, месяц за месяцем, пока тихо не скончается… Из глаз снова потекли слезы. В этот момент зазвонил домашний телефон. Я не сразу узнала растерянный голосок, утративший все капризные нотки:

— Полина? Это Тоня. Так что с Сашей? Он правда жив?

— Он жив. Его откачали, и завтра утром переводят из реанимации в неврологическое отделение. Пойдешь его навещать?

— Если ты не против…

С каких пор она стала интересоваться моим мнением, раздраженно подумала я, но вслух сказала:

— Я только «за». Тогда пойдем вместе. Завтра в половину двенадцатого жди меня у входа в Клиническую больницу, в это время как раз закончится врачебный обход, и мы сразу попадет в палату.

— А как я тебя узнаю?

— Я сама тебя узнаю. — заверила я.

Я и в самом деле узнала ее сразу. Маша описала ее на редкость точно — юная девочка-блондинка с темными глазами, с короткой, по-модному «рваной» стрижкой. Тоненькая, как тростинка, с длиннющими ногами, которые казались еще длиннее благодаря десятисантиметровым шпилькам. Как она на них ходит, подивилась было я, но потом вспомнила, что и сама Маша обычно носит каблуки не меньше. Я приблизилась к девушке, одетой, несмотря на прохладную погоду, в коротенький лиловый плащик, и заглянула в ее большие газельи глаза, густо накрашенные тушью. Несмотря на бледность, ее кукольное личико смотрелось на редкость эффектно. Тоня доверчиво посмотрела на меня:

— А что мы Саше скажем? Ну, в смысле, почему мы вдвоем к нему пришли?