Владимир Никифоров - Снайперы (сборник)

И он не пришел. У него родился сын, у Нади с родами не все обошлось гладко, пришлось обращаться к Наталье. «Сколько мы с тобой… не виделись?» – спросила она, когда они остались одни в ее кухне. – «Двенадцать лет». Она кивнула: «Ты все правильно посчитал. Я думала, что дня без тебя не проживу, а уже двенадцать лет… Любовника вот завела. Карьерист, на мое место метит, а чем его еще удержишь?» Он молчал. «А ты чё так засветился-то с Динкой? Меня опозорил…» – «А при чем тут ты?» – «Правильно, я тут совсем ни при чем. Тем более, что у тебя две бабы, одна – рядом, другая – через дорогу. Ты с ней как, справляешься? Ей же – о-го-го сколько нужно!» И он вдруг с умилением вспомнил Светлану, ее пышные прелести. «Маленькая моя! – подумал он. – Не надо нам собаки! Зачем нам собака?» «Вижу, что тебя ничем не прошибешь. Броня крепка, и танки наши быстры. Прямо как Плотников. Тому тоже ничего не надо. Спит в столовой на диване. А я – женщина, мне мужика хочется. Сколько мне еще осталось? Вон Соня – сколько лет без мужика. Юлька…» – «А что Юлька?» – «Да она же бросила своего Гриневича, с этим сошлась. С классиком. А потом жалуется: “Мама, он – никакой!”». – «С каким классиком?» – «Да с Петровым! Как-то, давно еще, мы из Северного порта с ней на “Маяковском” возвращались, и он прямо запал на нее, повесть написал, “Катя Вершинина”. Кино поставили, на премьере они встретились, он ей признался, что забыть не может, а она – тоже дура, говорит, что спит с этой книгой. Он – на колени: “Будь со мной! Спаси меня! Брошу пить, начну новую жизнь!” А потом к своим “девочкам” вернулся, не могу, говорит, без них. Роман написал под названием “Возвращение”. Юлька теперь в Сониной квартире живет». – «А Гриневич?» – «А тот в Юлькину квартиру женщину привел, правда, обещает все выплатить…» «Н-да, – сказал Клим. – Это посильнее, чем “Фауст” Гете». – «Ты что! Гете отдыхает!» И они посмеялись, но смех был грустный и – прощальный. Оба поняли, что никогда уже им не быть вместе. «А почему? – подумал Клим. – Ведь мне ни с кем не было так хорошо, как с Натальей!» «А ты – молодец! – сказала она. – Сам поднялся. Я уж и не нужна тебе». «Прости меня», – сказал он. – «За что?» – «За то, что я не с тобой». Она прикрыла глаза, и из них выкатились две черные слезинки. «А знаешь, что я думаю? У нас будет еще одна жизнь – здесь ли, там ли, мне все равно, – и мы будем вместе, и я тебе ни минуты не дам покоя. Ни минуты!»

Однажды Светлана пришла к ним в дом, принесла игрушки для Сережки и, жутко покраснев, спросила у Нади: «Ты мужика своего отпустишь со мной?» Та перевела взгляд со Светланы на Клима и обратно: «Куда?» – «Да не в загс, не бойся. В театр!» Еще в пору жизни в портовском общежитии Клим и Светлана не раз ходили в театр вдвоем: Борис его терпеть не мог, а Надя сначала не могла ходить из-за Ани, а потом просто стеснялась выходить на публику с красавцем, как она считала, мужем. «Да идите! – с обидой сказала Надя. – Чё я вам!» Он подождал Светлану на той самой скамеечке во дворе, и они пошли в сторону театра, но неожиданно даже для самого себя он затащил ее во двор хлебного магазина и стал целовать в накрашенное и напудренное лицо. «Кли-и-им! – кричала она шепотом. – Что ты делаешь, Кли-и-им?» В перерыве они сидели за столиком и пили шампанское, когда Светлана наклонилась к нему: «Клим! На тебя смотрит такая женщина! Если бы я была мужиком!.. Правда, их двое, но вторая, хоть и моложе, но – потасканная, как…» Клим оглянулся. На него смотрели Соня и Юлька: «Клим! Иосиф!» Он поднялся и пригласил их к столу. Буфетчица, поймав его взгляд, принесла два фужера. Он разлил шампанское и поднял свой бокал: «Все тайное когда-нибудь становится явным. Меня звать Клим, и я муж Нади, которая Соне приходится неродной внучкой, а Юле – сестрой. А здесь, в театре, я со Светланой, которую давно люблю». «Ты забыл, Клим, – сказала Соня, – что прежде Евы была Лилит». Клим знал про Лилит – но не по Библии, а по Алиным стихам, и теперь вдруг подумал, что он всю жизнь мечется между Евой и Лилит, между Небом и Землей. «Нет, Соня, я помню все.

Светлана сидела пунцовая, опустив глаза, а Юлька смотрела на бабушку, как на привидение. «Не рвала, Клим! Ох, не рвала! А знаешь, как хотела? Как я жалею, Клим, что не родила от тебя! Нашему мальчику было бы тринадцать лет!» «Бабушка! – взвизгнула Юлька. – Что ты говоришь? Здесь же люди!» – «Плевать! Лучше возьми и отбей его у… Как вас зовут?» Светлана поднялась и вышла из буфетного помещения. «Бабушка! Как тебе не стыдно!» – «А чего мне стыдиться? Что в шестьдесят лет я все еще женщина, которая может любить, ревновать, ждать?» Он нашел Светлану возле гардероба. Ее не могли одеть, потому что номерок был общий. Оделись, вышли, пошли в сумерках по набережной, устроились на последней скамейке: «Маленькая моя!..» – «Маленькая! Весом почти в сто кило!» – «Не весом, а массой!» – «А масса – легче?» – «Легче! Я давно!.. Сразу!» – «Я – тоже! Как увидела тебя! А сейчас…» – «Что – сейчас?» – «Ты думаешь: я пристаю к тебе, раз Борис меня бросил…» – «А он тебя бросил?» – «Бросил!» – «Вот эти сто килограммов?» Светлана помолчала, потом скривилась то ли в улыбке, то ли в плаче: «Он же чемпион, что ему?»