Владимир Никифоров - Снайперы (сборник)

Замена Панкратовой на Светлану оказалось делом далеко не простым: Садовников ему прямо сказал, что «сверху» он получил указание взять на место Панкратовой некую Гнилину, жену преемника нынешнего начальника пароходства на капитанском мостике. Но Клим уперся, и Гаврилов взял его сторону. Клим спешил теперь на работу чуть ли не с трепетом: в углу, под самой вешалкой, сидит чудесная женщина, смотреть на которую – одно удовольствие. Перед октябрьскими праздниками собрались в ресторане в правом крыле речного вокзала. Во главе стола был новый начальник пароходства, перескочивший через ступеньку, чего сроду не бывало. И хоть то и дело вспоминали прежнего начальника, который всем казался бессменным и незаменимым, все понимали, что рано или поздно заменят всех. Но навигация прошла на-ура, в крайкоме, чтобы поддержать своего ставленника, подали в Москву документы на орден. Правда, Гаврилова за столом не было, одни говорили, что приболел, другие – что не ладит с новым начальником. После демонстрации собрались в кабинете начальника узким составом, приехали директор завода и Плотников. Пили коньяк, курили, говорили все разом, Плотников подвел Клима к новому начальнику: «Ну как, Сергей Иванович, наш молодой кадр?» Клим потупился: с такой же улыбкой его приветствовал отец: «Здравствуйте, товарищ диспетчер!» Сергей Иванович улыбнулся: «Старается!» И почему-то развел руками.

Они с тестем перешли дорогу, поддерживая друг друга, и поднялись в квартиру Клима. Надя обрадовалась, засуетилась, выставила на стол заготовленное на праздник, Анечка устроилась на коленях у деда, и вышло неожиданно хорошо, по-доброму, по-семейному. Они с Виталием Петровичем о многом поговорили, и тот даже повинился, что они не позвали Клима с Надей на юбилей Натальи и на Юлькину свадьбу. Надя для приличия поинтересовалась, как молодые устроились, и Клим кинул благодарный взгляд на супругу. «А мы кооператив им устроили, далеко, правда, на Кольцова, зато тоже двухкомнатная, как у вас, только в новом доме, с телефоном. – Повернулся к Климу: – Запиши: дом 12, квартира 14, телефон 2-32-17, позвони по-родственному». Клим кивнул: «Я запомню».

И он не только запомнил, но и позвонил. Из автомата. Она ответила сразу: «Да, я слушаю». Голос живой, веселый, приглашающий к общению. «Здравствуйте, Юля». – «Здравствуйте, а кто это?» – «Я объясню, кто я, когда мы встретимся». – «Вы назначаете мне свидание?» – «Да». – «Но я не могу… с незнакомым человеком». – «Все близкие люди когда-то были незнакомы». – «Подождите, я запишу эту гениальную фразу!» – «Зачем? Я подарю вам при встрече сборник своих афоризмов!» – «О! И еще раз о! А что вы еще мне подарите?» – «Все, что вы пожелаете!» – «Я бегу! Где мы встретимся?» – «Я подъеду к вашему дому на такси». – «Вы знаете, где я живу?» Она выскочила из подъезда без шапки, в распахнутой шубке и высоких сапогах. Клим усадил ее на заднее сиденье и сам хотел устроиться рядом с водителем, но она ухватила его за рукав: «Я с тобой хочу!» Вблизи ее распущенные волосы выглядели не очень чистыми, сквозь наскоро нанесенную пудру просвечивала синева от сведенных прыщей, черная коленка светлела белой затяжкой, но все равно это была Юлька, та самая Юлька, Сонина внучка и дочь Натальи с Виталием. Машину занесло на повороте, они подались друг к другу и уже не размыкали объятий. «Куда мы едем?» – удобно и как-то очень привычно устроившись на его плече, спросила она. Первоначальный маршрут – ресторан «Север» – отпадал из-за домашнего, скажем так, Юлькиного вида. Клим наклонился к водителю: «В аэропорт!» «Ты улетаешь? – разочарованно спросила Юлька. – Куда?» «Я – инопланетянин!» – рассмеялся Клим. В полупустом ресторане аэровокзала они устроились в самом дальнем углу, Клим сделал заказ: салат, горячее, коньяк. Он предпочитал водку, но решил присоединиться к Юлькиному выбору. «Итак, – сказала она, – за знакомство! Как тебя звать, инопланетянин?» – «У меня редкое имя…» – «Начинается на Ы?» – «Ты угадала: Ыосыф!» Юлька хохотала долго, до слез: «Так вот какой вы, Ыосыф Выссарыоновыч!» Успокоилась, вытерла слезы: «Смеялась – значит, плакать буду». Подперла подбородок ладошкой и уставилась на Клима. Глаза у нее оказались зелеными, в чудных ресницах. «Откуда ты взялся?» Он показал: оттуда, сверху. «И больше я ничего о тебе не узнаю?» – «Пока нет. Расскажи о себе». – «А что рассказывать. Учусь в аспирантуре. Ничего не делаю. Умираю от тоски…» – «А почему ничего не делаешь?» – «Потому что не хочу». – «А почему ты пошла в педагогический?» Она в удивлении подняла брови – красивые, тонкие: «Разве у вас наверху не все знают? Потому что я хотела посвятить себя литературррре, как моя бабушка-филологиня, а теперь вижу, что это такая пошлость, все эти Ажаевы, Бабаевские, Бубенновы, куча Васильевых, Гладковы… Конечно, есть Булгаков, но о нем даже статью нельзя написать». Клим усмехнулся: видать, аспирантская программа по литературе еще хуже школьной, и как здорово, что ему нравилось – и удавалось – всю жизнь, начиная с пяти лет, читать не по программе, а сегодня «Юность», «Новый мир», «Наш современник», «Иностранка» спасают его тусклыми вечерами в новой квартире с любимой женой и обожаемой дочкой… И он начал свое перечисление: «Но есть же Аксенов, Вознесенский, Евтушенко…» Юлька махнула рукой: «Ты еще Гладилина с Элигием Ставским назови!» – «Ну а Шукшин, Белов, Астафьев, Распутин?.. Да и у нас есть очень интересный писатель, Анатолий Петров». «Послушай! – вскричала Юлька. – Кто у нас аспирант кафедры русской литературы?» – «Аспирант – ты, а доцент – я!» – «Ой, как здорово! Мы будем встречаться, разговаривать о литературе, и ты поможешь мне!» Клим покачал головой: «Тебе никто не поможет…» – «Что? Даже так?» – «…кроме самой себя». «Ты не только Прекрасный, ты еще и Мудрый!» – сказала Юлька. «Насколько я помню, Мудрым был Ярослав. А Иосифов было два: Прекрасный и…» – «Страшный!» – «Я хотел сказать – Сильный. А сила может быть всякой: страшной, доброй, губительной, слепой…» Юлька покачала головой: «Ты говоришь не о силе, а о любви! Это она может быть слепой и зрячей, ведь, правда?» И так это было сказано, так близко, по-родному, с такой надеждой и мольбой! «Я любил одну женщину, – сказал Клим, – она умерла…» – «И ты?..» – «У меня не стало моей жизни». «А у меня есть… моя жизнь… А больше ничего. – Вдруг спросила: – А что тебе больше всего понравилось у Анатолия Петрова?» Петровым Клим заинтересовался по его книжке рассказов – что-то было в них близкое ему, особенно в деталях: тусклый свет лампочки в коридоре, запах талого снега, дым над осенними огородами. А потом Петров выстрелил романом, откровенно, беспомощно и жалко отрицающим всякую «жизненную правду»: девчонка, мечтающая о море, добилась зачисления в мореходку, пошла в первый рейс, и всюду ей встречались одни светлые личности; вначале Клим откровенно потешался над несуразицами, встречающимися на каждой странице, и вдруг увидел в Кате Вершининой – Аню, шестнадцатилетнюю курсантку, и что-то произошло – то ли с ним, то ли с книгой… «Катя Вершинина». Юлька кивнула: «Когда мне становится плохо, я говорю: Катя, помоги мне, и открываю книгу. А когда – совсем плохо, я открываю Алину книгу. А поскольку мне всегда – либо плохо, либо совсем плохо, то эти книги всегда со мной. – Помолчала, видимо, ожидая вопросов, и, не дождавшись, продолжала: – А плохо мне знаешь почему? Если б у меня ничего не было, я жила бы себе и жила. Но у меня такое чувство, что у меня что-то было, – в какой-то из прежних жизней, но я прошла мимо, не заметила, не обратила внимания, а теперь не могу вспомнить: что это было?» «Ты просто боишься вспомнить», – сказал Клим. Юлька кивнула: «Ты снова прав. Как написала Аля…» Клим поднял руку: «Подожди! Я вспомню!