Ирина Зарубина: Приговор без суда

— Не бывало, — сказала Клавдия. — Так противно — не бывало.

— В смысле? — не поняла Калашникова.

— В смысле, Ирина, что нас умыли, как последних щенков, разве что не утопили в помойном ведре.

— В смысле? — снова спросила Калашникова.

— В прямом смысле. Ты понимаешь, что сегодня произошло?

— В смысле? — уже тупо повторила Ирина.

— А произошло вот что: районщики налажали, как последние сволочи, а теперь это дело сунули нам. Никого Дюков не убивал. Никакой Федоров ничего не заказывал. И Сапожников никого ни с кем не сводил. Они хватанули первого попавшегося, отпрессовали его — и пожалуйста. То-то Малютов брови хмурил. Он думал, я умнее. Он думал, я прочитаю дело и сразу к нему прискачу — дескать, вы что, Владимир Иванович, меня за дурочку принимаете?!

— Думаете? — поменяла вопрос Ирина.

— Уверена.

— А почему же тогда Дюкова убили?

Клавдия шмыгнула носом. Это ее саму волновало и бесило больше всего. Дюкова не должны были убивать. Если это сделали спецы из районки, то… Нет, они побоялись бы. Чего им так уж стараться — ну подумаешь, не того взяли, впервой, что ли.

— А Дюкова убили потому, что… Там, Ириша, уголовники сидят, хуже зверей. Почему его убили, это мы узнаем. Но к делу это наверняка не относится.

И Клавдия решительно встала.

— Все, пора, а то наш начальник ускачет куда-нибудь по важным политическим делам.

Секретарша даже не успела поднять голову, как Клавдия распахнула дверь кабинета Малютова и с порога сказала громко:

— Вам мало наших собственных проколов, Владимир Иванович, вы еще и чужие решили покрывать?

— Это же дело шито белыми нитками! — вслед за Клавдией вступила Ирина.

Секретарша только разводила бессильными руками за спиной у двух разгневанных дам.

— Закрой дверь, — сказал ей Малютов раздраженно. — Ну чего вы тут, понимаешь, базар устроили? Что там шито белыми нитками, какие проколы?

Клавдия тут же выложила прокурору все свои выводы и добавила несколько весьма эмоциональных выражений, которые Малютов, впрочем, проглотил без сопротивления.

— Вы думаете? — повторил он давешний вопрос Ирины.

И задумался сам.

— А почему тогда Дюкова убили?

И на этот вопрос у Клавдии уже был отработан ответ:

— Дюкова убили сокамерники. Это к делу не относится.

— Откуда известно?

— Известно, — слукавила Клавдия.

Малютов нехотя повернулся к переговорнику:

— Люда, соедини меня с Толкуновым. Срочно. Ну, если вы правы, — подмигнул он следовательницам, — я с Толкунова стружку сниму.

— Владимир Иванович, Толкунов, — пропищал переговорник.

Малютов включил громкую связь.

— Здравствуй, Филипп Степанович.

— Здравствуйте, Владимир Иванович, чем могу?

— Кто там у тебя дело об убийстве артиста начинал?

— А что?

— Ты еврей, Филипп Степанович?

— Что вы имеете в виду? — испуганно спросил голос.

— Чего ты вопросом на вопрос отвечаешь?

— Чиханков начинал. В деле указано.

— Начихал твой Чиханков на это дело, — скаламбурил Малютов. — Он что, Дюкова прессовал?

— Прессовал?

— Нет, ты все-таки еврей, — сказал Малютов.

— Нет, он его не прессовал, — тут же поправился голос. — Мои следователи…

— Твои следователи под суд пойдут! — громыхнул Малютов. — Из-за них невинный человек погиб! Ты знаешь, что Дюкова в тюрьме убили?!

— Но он же дал показания…

— Ага, показания! Вышинского еще вспомни — «признание — царица доказательств»! Ты в каком году живешь, Толкунов? В тридцать седьмом или девяносто девятом?! Где орудие убийства? Где вещественные доказательства? Если тебя головой об стену бить, ты признаешься, что продал Христа! Ну-ка, срочно вызови своего Чиханкова и р-распроси хорошенько. Полчаса тебе даю!

— Понял, — ответил голос.

— Вопросы есть?

— Нет.

— Вот так, — сказал Малютов. — Идите, товарищи. Занимайтесь своими делами, — повернулся он к Дежкиной и Калашниковой. — Я вас вызову.

Ирина сделала короткий книксен, явно издевательского характера, но Малютов даже не посмотрел в ее сторону.

Игорь до вечера так и не появился. Клавдия несколько раз звонила в Бутырку, но там еще никаких результатов не было. Не нашли даже, чем был убит Дюков. Допросили его сокамерников, но никто ничего не видел. Дюков, как новичок в камере, спал на полу. И к тому же только днем, ночью на его месте спал другой — камеры были переполнены, поэтому отдыхали заключенные по очереди. Тех, кто спал рядом с Дюковым, допрашивали по нескольку раз, но они ничего не видели. А подозревать их не было никакого смысла. У того, что спал справа, заканчивался суд. По самому строгому раскладу ему грозило два года общего режима (он был лохотронщиком), кроме того, он уже отсидел на предварительном следствии восемнадцать месяцев. При очень большом желании, конечно, можно было подозревать и лохотронщика, но Клавдия понимала — мелковата рыбка, на убийство не пойдет.