Татьяна Романова - Фантастика и Детективы, 2014 № 11 (23)

Евстигнеев думал, глядя в монитор на несчастную свою возлюбленную.

— Есть выход… — Он отсалютовал сидящим в кают-компании. — Это позволит сохранить ценный корабль для следующих поколений артельщиков, но, возможно, придётся пожертвовать собой. Артель не забудет наш великий подвиг. Наши дети станут гордиться нами, а наши имена встанут в один ряд с… — Евстигнеев впервые был благодарен Софи за оставленную когда-то в лабе стопку «Еженедельника». Сам бы он в жизни столько чепухи не придумал.

— Мы готовы на любые жертвы ради Артели, товарищ, — капитан сменщиков побледнел, задвигал желваками и уставился в стол тяжелым героическим взглядом.

— Разумеется, товарищ, — Евстигнеев махнул рукой. Продолжил быстро, но отчетливо, словно выступал перед большой аудиторией где-нибудь в университетской библиотеке, в Москве или Сорбонне. — Из-за обрыва в паутине мы не можем ничего сделать с «пулей», но никто не мешает нам поменять настройки самой Арахны. Нашей м-м-м… пряшки. Она должна сгенерировать, как бы это поточнее выразиться, феромональный антикод!

— То есть? Что за чушь? — сменщица вцепилась пальцами в ладонь мужа. Кажется, она боялась. Евстигнеев удержал злорадный смешок и пояснил:

— Я о том, что наша пряха должна перестать хотеть пулю. Более того, она должна ее возненавидеть. Выплюнуть ее из себя к чертям! Тогда «самец», отвергнутый «самкой» с той же нулевой скоростью пройдет по нити и вылетит в точку обрыва. А там достаточно будет поставить кодер на общий поиск, и первый уловленный сигнал заставит капсулу встать на паутину и пойти к ближайшей станции.

— А если… — капитан замешкался, — если капсулу вышвырнет где-нибудь поблизости отсюда, где нет никакой паутины. Только пустота. Или если мы не поймаем код? Или…

— Слишком много «или», товарищ! — Евстигнеев вытянулся, подобрал живот и вскричал с интонациями, достойными великих политиков прошлого. — Тогда смерть! Героическая смерть! Но зато наши имена встанут в один ряд с именами тех артельщиков, чьи жизни стали платой за независимость.

— Он прав, — до этого хранившая молчание Софи с восторгом глядела на мужа. Конечно, сквозь прорехи обожания проглядывала женская ревность, но уже это не имело значения.

— Конечно, дорогая моя. Я всегда прав. И советую торопиться, потому что еще час-другой, и пряха снесет решётку ко всем чертям, раздавит капсулу, и тогда всё…

Они бежали в шлюз. Впереди капитан сменщиков, потом его жена, Софи и сам Евстигнеев.

— Евстигнеев, ты гений, псих, и это не мое дело, но… — Софи резко затормозила. Евстигнеев едва не ткнулся носом в ее спину. — Перенастраивать пряшку ты как собираешься?

— Арахну, — машинально поправил Евстигнеев. — Полагаю, она вытолкнет из себя лишнюю «самку», оберегая свою территорию и своего самца. Ревнуя его, то есть меня, к сопернице. Для чего сначала мне потребуется… м-м-м… соперница. В общем, придется вступить в интимную связь. Ты ведь мне поможешь? Ты ведь все еще находишь меня привлекательным? — выдавил Евстигнеев. И покраснел.

— Ох ты ж, чертов псих!

Шлюзовая камера дыбилась стенами, полом и потолком. Арахна пульсировала так отчаянно, что воздух в камере не просто дрожал — сотрясался. Евстигнеев, абсолютно голый, беззащитный, стоял, прислонившись спиной к хитиновому покрытию «пули». Выглядели они презабавно: изящная матово-черная «пуля» и нелепый бледный человечек, прикрывающий ладонями живот. Софи сидела на вибрирующем полу, раскинув полные ноги. Сменщики находились внутри капсулы уже минут десять, и Евстигнеев предполагал, что они минимум в третий раз допевают «Libertate».

— Может не надо, Евстигнеев? — Софи старалась не глядеть по сторонам, чтобы не видеть, как напряжены ребра защитной решетки.

— Надо! Мы же артельщики! Один за всех, все за одного! И учти, ты должна немедленно! Повторяю! Немедленно! Прыгать в капсулу! Сразу после того как… — Евстигнеев жалко закашлялся…

— Я всё поняла, — Софи посмотрела на Евстигнеева с уважением и даже любовью. — Ты гений! И извращенец! Чтоб ты сдох…

— Думаю, что за это Артель даст тебе хорошую премию. Может быть даже, наградит значком почетного артельщика и вечным гражданством. Представляешь?

— Заткнись… И давай уже! Возьми меня! — Софи зажмурилась и потянулась к мужу толстыми потными руками.

Евстигнееву было трудно. Нестерпимо. Но он справился. Сделал это ради своей любимой Арахны. И когда Софи жарко задышала клубникой ему в лицо и сочно, неприятно застонала, он нашел в себе силы не останавливаться. О чем он думал? Может быть о безупречной любви, а может о том, что надо было десять лет назад не изображать героя, но написать ту статью на заказ.