Диана Дэвидсон - Шоколад или жизнь?

— Во время нашего последнего разговора, — продолжала она, тоже не зная, как меня называть, — вы не проявили особенного энтузиазма в отношении сбора средств для строительства бассейна.

— Ааа…

— Хотя я знаю, что ваш сын довольно серьезно учится плавать, — закончив мысль, она шмыгнула носом. — А наша дочь три года состояла в команде пловцов поселка.

Связь между предметами нашего разговора была налицо. А Джоан явно прошла курс по манипуляции сознанием. Арч учился плавать. Дочь Расмуссен была отличной пловчихой. Школе нужен бассейн. Если я помогу в сборе средств, Арч научится плавать, спасет школу и получит девчонку.

Я прикусила щеку. В конце концов, какие отношения у Арча с женским полом — это его личное дело. А у меня не было денег.

— Очень рада за вашу дочь, — сказала я.

Джоан нетерпеливо выпалила:

— Вы сможете завтра забрать свои наклейки? Вы один из немногих родителей, которые практически ни в чем не принимают активного участия.

У психолога выдался бы отличный денек с этой женщиной. Или со мной? Меня накрыло разрушительное чувство вины:

— Буду счастлива завтра забрать наклейки. Хотите поговорить с Аделью?

— В это время дня она плавает?

— Ну, да. Но завтра собирается в школу на собрание по поводу бассейна…

Но Джоан Расмуссен уже повесила трубку. Я спокойно повесила свою, уверенная, что тем, кто избирает агрессивный тип поведения, обычно воздается по заслугам.

Утром в понедельник после йоги я проводила домашних по их делам, а сама отправилась в заповедник «Аспен-Мидоу» (который следовало бы назвать пооригинальнее. К чему городишке тезка?) Ничто так не избавляет от мыслей о неприятностях, как быстрая езда по чистым дорогам.

Сейчас я возблагодарила защитников окружающей среды за их верность своим убеждениям даже во времена экономического спада. Союз между натуралистами старой закалки и молодыми гринписовцами и членами Общества Одюбона хоть и был шатким, но все отважно боролись против общего врага — глобальной застройки окружающих мест. Филип Миллер совершенно точно был одним из птичников, хотя никогда не говорил со мной о своей вовлеченности в этот процесс. В нашем возрасте активная позиция в защите среды — это нормально.

Я спускалась к долине мимо роскошных лугов, леса и ручья Коттонвуд-Крик, спрятанного за пышными кронами деревьев. Помню, как яростно десять лет назад мои друзья-защитники природы пытались помешать правительству построить здесь дорогу. А еще раньше активисты прямо-таки свернули горы, чтобы не дать устроить здесь зимние олимпийские игры. Большинство городов готовы биться за такую возможность, но только не Аспен-Мидоу. Вообразите наши несчастные холмики, изуродованные чьими-то лыжами! Нет уж! Спасибо! За одним из плакатов тогда даже охотились коллекционеры: «Спасем хребет от горнолыжных бед!»

Июньские цветы, казалось, склоняют теперь свои разноцветные головки в знак признательности. У самой дороги пышные кусты черемухи принарядились в белый наряд, а по полянам рассыпались желтоголовые одуванчики, будто кто-то взял кисть и набрызгал краской поверх зеленого слоя.

У въезда в заповедник мой фургончик, замедляя ход, вплыл колесами прямо в грязь. Если мне когда-нибудь повезет на финансовом поприще, я обязательно подумаю над тем, чтобы обзавестись новеньким внедорожником. Тогда я смогу доставлять еду в самые непроходимые места в любую погоду. Ну, а пока мне остается лишь уговаривать моего скакуна смиренно переносить на дороге ухабы и не требовать слишком многого.

Мы с Элизабет договорились встретиться около десяти, чтобы у нас было время на случай, если опять пойдет дождь. Она, пожалуй, опаздывала. Я тем временем нашла нам местечко — старенький стол для пикников у ручья. Рядом за забором в деревянном доме когда-то жил пасечник, мой друг. Но он уже давно умер. Я залезла на лавочку и заглянула через забор. Мне удалось рассмотреть один улей. Неужели пчелы все еще там? И скучают ли по хозяину?

— Как ты думаешь, что происходит с людьми, когда они умирают? — Элизабет неожиданно возникла рядом со мной. Ее черные балетки делали походку совершенно бесшумной.

— Господи! — вздрогнула я. — Не знаю.

Если говорить о реинкарнации, то я предпочла бы переродиться в кекс. Но все равно, в тот момент я не была готова думать о Филипе как о бабочке, замершей возле нас в диких ирисах.

— Я много думала об этом, — продолжала Элизабет. — Что Филип говорил о жизни? Что было для него важно? Мне известно его отношение к витаминам В, Е и С и к нашим родителям. Но верил ли он в жизнь после смерти?