Джулия Хиберлин - Янтарные цветы

– Да, но я хотел услышать это от тебя.

Ага, значит, Билл все-таки на рабочем месте. Любовные чары вмиг развеиваются, как пыль.

– Может, позвоним Джо и спросим, что в коробке? – Меняю тему. Чтобы не заметил мою боль.

– Она сама позвонит, гарантирую. Постарайся об этом не думать. И кстати, где отец Чарли? Я хочу знать, есть ли у меня соперник.

Его вопрос кажется надуманным и неискренним.

– Лукас сказал бы, что соперничать с ним бесполезно. Он обычно довольно высокого о себе мнения. Что поделаешь – военный. Без эго им не выжить. – Я глажу Билла по щеке. – Мы расстались много лет назад. Сейчас просто дружим.

Между нами с Биллом все случилось слишком быстро, и теперь мы катимся назад. Это плохо. Все-таки правила секса лучше не нарушать. Наклоняясь за футболкой, я придумываю еще одно: никогда не надевай армейскую футболку одного мужчины сразу после секса с другим.

– Не уходи, – тихо говорит Билл. – Я больше не буду задавать вопросов. Останься. – Он затягивает меня обратно в постель, прижимается к моей спине и укрывает нас одеялом. Перед жаром его тела я беззащитна.

Сон не приходит.

Я устраиваюсь поудобнее в объятьях Билла. Закрываю глаза… и уплываю.

Мы с Лидией снова в шатре. У ее бабочки понемногу появляются крылья. Татуировщица не такая уж и старая, лет двадцати пяти. На ней сине-бело-красный топ с открытым животом и плечами. На спине – кружево белых шрамов, возможно, от ремня.

Прямо на шрамы набита татуировка из четырех слов:

Я все еще здесь.

– Тесси, ты слушаешь?

Вечно его волнует, слушаю ли я.

Я не отрываю губ от полосатой соломинки из «Дейри куин», через которую пью «Доктор Пеппер». Листья на ветках, что стучат в окна кабинета, за последнюю неделю превратились в ярко-красные. Никогда не видела, чтобы дерево так краснело в августе: его словно разукрасил Моне. Быть может, так Бог напоминает мне: цени свое зрение. Радуйся, что прозрела. Впрочем, если бы этому Богу можно было доверять, я бы вообще не ослепла.

Я вытираю с глаз растекшуюся от пота тушь. Лидия в последнее время постоянно покупает и пробует новую косметику, а я, наоборот, пытаюсь превратиться в незаметное пятно. Она долго билась над моим шрамом и в итоге сумела его замазать: «Мэйбеллин фэйр стик № 10», «Кавер герл ньютралайзер 730» плюс тюбик с какой-то зеленой гадостью. Она записала на бумажке, в каком порядке надо наносить эти средства, а затем быстренько накрасилась сама. Получилось шикарно. Мой папа как-то сказал – любя, – что у Лидии отбоя не было бы от парней, научись она держать рот на замке. Добавляя последний слой прозрачной туши на ресницы и розового блеска на губы, она рассказала мне про Эрику Йонг и секс нараспашку. Я впервые услышала от нее это слово – Лидия словно выпустила пулю в лоб нашему детству.

– Секс нараспашку – это секс с незнакомцем, – пояснила Лидия. – Никаких обязательств, никаких угрызений совести.

Я все больше чувствую себя колесом, увязшим в грязи, при этом Лидия давит и давит на газ.

Врач прерывает мои размышления.

– Тесси, что с тобой такое? О чем ты думаешь?

О сексе нараспашку. И о том, как замазывать шрамы.

– Мне жарко. И скучно.

– Хорошо, тогда такой вопрос: какое чувство ты испытывала наиболее часто за последние два дня?

С тех пор, как вы обняли меня на диване и выдали в себе человека?

– Не знаю. – Я пытаюсь увильнуть от ответа. Что за дурацкая привычка: задавать личные вопросы, стоя в пяти футах от собеседника?

– Мне кажется, ты испытываешь чувство вины. Почти постоянно после того события. И мы никак не можем это обсудить.

Я медленно потягиваю газировку из картонного стакана и смотрю на него. Событие, мать его! Да, меня до сих пор бесит это слово.

– И в чем я себя виню?

– В том, что не смогла предотвратить случившееся и помочь Мерри.

– Мне было шестнадцать лет. Я спортсменка. Пусть я до сих пор не знаю, что именно со мной случилось, я почти наверняка могла это предотвратить. Если бы была чуть внимательней. Я не двухлетка какая-нибудь, меня так просто в машину не запихнешь.

Он наконец садится напротив.

– Вот именно. Тебе не два, не четыре и не десять, Тесси. Ты подросток и считаешь себя очень умной. Более наблюдательной и восприимчивой, чем взрослые. Чем отец и учителя. Чем я. Не хочу тебя расстраивать, но человек больше никогда не чувствует себя таким умным, как в твоем возрасте.

Лидия ненавидит, когда мужчины носят мокасины на босу ногу – и я теперь тоже ненавижу. Я глазею на его торчащую жемчужную лодыжку и думаю о том, что все люди – просто груда безобразных органов и частей. Меня буквально разрывает от противоречивых чувств, которые я испытываю к этому человеку. К мужчинам вообще. Вот об этом я бы сейчас поговорила, да только ему нет дела.