Джулия Хиберлин - Янтарные цветы

Сейчас мы с ним – те же, кем были до разговора на тротуаре. И одновременно – совсем другие люди.

– Плохая идея, – говорю я.

– Нет, – говорит он, и я открываю дверь чуть шире.

У меня есть три важных правила секса.

Никаких случайных связей, у нас должны быть серьезные отношения.

Никакого секса в моем доме, на моей кровати.

Свет должен быть выключен.

Билл оставляет вино на стойке и пинком закрывает дверь. Молча. Прижимает меня к стене. Его тело еще хранит прохладу ночного воздуха, но губы и пальцы подобны блуждающим огням. Я обвиваю руками его шею, поднимаю голову, прижимаюсь всем телом. Уже очень, очень давно я не чувствовала такой уверенности в том, что мне стоит жить. От этого голова слегка идет кругом.

Он обхватывает пальцами мой подбородок и смотрит мне в глаза – долго, решительно, давая понять, что абсолютно уверен в своих действиях. А я думаю: если сейчас отвернуться, уйти, все еще будет нормально, как будто между нами ничего не произошло. Но он вновь наклоняется меня поцеловать, и я исчезаю. Хоть бы этот запретный танец в коридоре длился вечно. Руки Билла уже скользнули под мою футболку и гладят спину.

Я не возражаю, когда он поднимает меня на руки и несет по коридору в спальню. Только обхватываю ногами его талию и прижимаюсь губами к его губам.

В спальне он опускает меня на кровать и головой снова задевает люстру, которая тут же принимается тихонько журчать. Снимает футболку с меня, потом раздевается сам. Мы падаем на мою мягкую, неубранную постель и тут же сплетаемся в одно целое, как будто занимались любовью уже тысячу раз. Я закрываю глаза и ухожу на дно реки.

– Тесса, какая ты красивая, – стонет он, горячо дыша мне в шею. – Просто с ума схожу.

«С ума схожу».

Заученная фразочка? Или последняя надежда остановиться, образумиться?

Я слегка отстраняюсь, но так, чтобы Билл не увидел шрам у меня под ключицей. Пока он был слишком занят и ничего не заметил. Я всегда за этим слежу, сколько бы ни выпила, как бы ни была влюблена. Я протягиваю руку к выключателю – и замираю. Свет настольной лампы освещает только половину его лица, вторая остается в тени. На ум приходят все существующие клише: свет и тьма, жизнь и смерть, правда и ложь, комедия и трагедия, добро и зло, инь и ян.

Золотой мальчик-адвокат и девушка с клеймом дьявола.

Одной рукой я выдергиваю шпильки и распускаю волосы – прекрасно зная, что делаю. Его взгляд я не забуду никогда, что бы ни случилось потом.

Даже если мы не спасем Террела.

Даже если мой монстр сожрет живьем нас обоих.

Я протягиваю руку и выключаю свет.

Это единственное правило, которое я сегодня не нарушу.

Лишь во время секса я поклоняюсь тьме.

– А этот? – Он проводит пальцем по тонкой линии на моей лодыжке, и я вздрагиваю.

– От операции. Я ведь сломала лодыжку… в тот вечер. Прошу, иди ко мне. – Я слегка потягиваю его за волосы, но он не слушается.

– А это что? – Билл давит пальцем маленькую бабочку чуть выше моего правого бедра.

– Перед судом набила… Захотелось вдруг.

Меня внезапно охватывает та острая, необычайная боль. Когда я вижу людей в татуировках, рассказывающих о своих планах наколоть еще парочку, я их понимаю. Это затягивает.

Я хочу только одного – свободы. Бабочки свободны!

В ушах звенит голос Лидии. Она цитирует эту строчку из «Холодного дома» татуировщице на ярмарке, лежа лицом вниз на чистом полотенце. Шатер закрыт, и внутри настоящая парилка. Джинсы Лидии расстегнуты и приспущены, так что видно гладкое белое бедро. Я, как ни странно, пошла первая, откуда только храбрости набралась? Крылышки моей бабочки теперь пощипывают, особенно когда я смотрю на точно такую же татуировку, которую незнакомый человек выводит на теле моей лучшей подруги.

Пальцы Билла заставляют меня вернуться в настоящее. Он медленно продвигается вверх по моему телу, словно собирая вещдоки для суда. За последние полтора часа это первое свидетельство того, что мой мозг еще работает.

Трехдюймовый шрам над левой ключицей прикрыт распущенными волосами. Он убирает их в сторону. Он знает.

– Расскажи про этот.

Этого шрама я особенно стыжусь. Мне всегда кажется, что его тоже оставил мой монстр: он словно вытатуировал его своими руками. На самом деле руки убийцы не оставили на моем теле ни единого шрама.

– Врачи «Скорой» немного запаниковали… ну, когда меня нашли. Фельдшер с криками вбежал в отделение неотложной помощи, неся меня на руках. Кардиолог потом долго негодовал: как так можно, мол, в конце концов мне бы действительно понадобился кардиостимулятор, но не в тот вечер, не сразу. Провода было трудно извлечь, поэтому их оставили внутри. – Я слегка напрягаюсь, когда он прижимается носом к моей шее. Вряд ли он ничего не знал. «Бедная девочка с кардиостимулятором» – этой фразой, помнится, Аль Вега окончательно продавил присяжных. – Ты вроде читал протокол судебного заседания?