Яна Темиз - Рай на земле

А может быть, и нож японца предназначен не для цветка? Подросшему мальчишке нравилось фантазировать: вот этот садовник, почему-то он считал японца садовником, явился в свой сад – и увидел их! Ему доставляло почти чувственное удовольствие зажмуриваться и воображать самые бесстыдные эротические сцены, какие только мог себе представить тогдашний, не избалованный интернетом и видео тинэйджер и какие подсказывал по секрету вытащенный из маминого шкафа Мопассан. Он увидел их и решил убить – это же совершенно закономерно. „Я садовником родился, не на шутку рассердился“, – вспоминался детский стишок, а когда наступали сумерки, фигура японца становилась по-настоящему зловещей, и было видно, что это вовсе не мирный садовник, а настоящий убийца. Даже одежда у него была какая-то мрачновато бордовая, этюд в багровых тонах, а не кимоно. Может, он уже их убил и теперь срезает цветок, чтобы положить рядом с телом любимой? Или просто чтобы стереть кровь с ножа? В сумерках мальчику казалось, что он видит и эти капли крови, они, наверное, выцвели от солнца, или попали на этот яркий цветок, и он вставал и разглядывал картину, прижавшись носом к защищающему ее стеклу.

И потом непременно стирал рукавом отпечаток носа.

Потом в этом не стало необходимости. Кабинет отца стал его кабинетом, и в нем все, даже японец, осталось на своих прежних местах. Олег Евгеньевич привык смотреть на убийцу.

Потом заболела мама, и часто, плача, говорила о кольце с гранатами, семейной реликвии, подло украденной у нее, и прищурившийся японец, казалось, укоризненно качал головой: что же ты, Олег, не можешь сделать такой малости для своей матери? Рыцарь непременно должен разыскать кольцо и вернуть своей даме. Или своей маме?..

Разыскать ту женщину, заставить ее вернуть кольцо и извиниться перед матерью – так он представлял свой сыновний долг. А жестокий японец протягивал ему свой нож: ее надо убить. Мама сама убила бы ее, если бы могла.

Ее надо убить и забрать ее кольцо – и мама выздоровеет и будет молода и счастлива.

Он не знал, где и как искать эту женщину, даже японец не мог ничего подсказать. Он не знал ни ее имени, ни адреса, только подозревал, что когда-то она работала вместе с отцом – скорее всего, во время его командировки в Китай, но разве реально найти какую-то сотрудницу? И неизвестно чего – посольства, торгпредства, еще какой-нибудь канувшей в Лету организации? Как-то раз он слышал, что мать называла ее Елена Прекрасная, но было ли это ее имя, или мать просто так выразилась, он не знал. Кроме того, одно имя не могло ему помочь, тем более такое обыкновенное и распространенное имя.

А потом он увидел эту девушку.

И сразу понял, что это она: не зря же он часами просиживал перед своим японцем!

Девушка приковала его взгляд, и заметившей это хозяйке пришлось даже что-то сказать о ней. Он молчал, обдумывая вдруг свалившееся на него понимание, и она пригласила его на чай, и он, желая удостовериться в правильности своих догадок, стал расспрашивать ее.

Да, все так. Все складывалось. Надо же, через столько лет!

Двенадцатилетний искатель приключений, мамин рыцарь, поклявшийся когда-то отплатить всем ее обидчикам и не забывший своего обещания, снова поднял голову. Только бы не ошибиться! Это не случайность, не бывает никаких случайностей.

– Это часть диптиха, – сказала женщина, заставив его вздрогнуть, – Я купила ее в Китае, очень давно.

Значит, он все-таки не убил ее, садовник-японец! Вот она, его возлюбленная, стройная и красивая, с садовыми ножницами в руке. Слишком красивая и нарядная для простой садовницы – эта высокая прическа с гребнем, расписанное веерами и узорами нежно-сиреневое кимоно, вызывающе яркий широкий пояс… Для работы в саду так не наряжаются, она пришла на свидание, она даже не делает вид, что смотрит на свои ножницы, она не срезала ни листочка, ни веточки, она ждет тайного любовника и должна быть за это наказана.

Он еще не убил ее, но в его руке нож, и он сделает это.

Узкие раскосые глаза казались насмешливым прищуром: убьешь меня, решишься? Вот она я, счастливая и довольная.

Вот она, эта женщина, Елена Прекрасная, обретшая теперь фамилию и отчество, она что-то рассказывает о своем фарфоре и, не торопясь, наливает чай, посверкивая кольцом с крупными кроваво-темными камнями. Он спросил и о нем, постаравшись превратить вопрос в комплимент, и она, не таясь, с какой-то наглой гордостью заявила, что это подарок любимого человека, семейная реликвия.