Пётр Некрасов - Маньяк, похожий на меня. Детективные рассказы и повести

Таня грустно сидела рядом со Светловым, застегнув комбинезон до самого горла

– А песни мы когда петь будем, Витя? – спросила она кротким голоском капризной барышни. Должно быть, это совсем не тот тон, каким принято обращаться к теперешнему руководителю студии «Бригантина». Светлов молча извлёк из пачки квадратинку печенья, алюминиевой ложечкой намазал на него повидло, откусил. Таня проводила лакомство грустным взглядом.

– Ещё не все собрались, – ответил жующий Виктор Сергеевич, мрачно, как будто председательствовал на суде. Настроение у Светлова не лучшее. Толя ушёл в лес и пропал. Вадя Марецкий явно намекает, что неплохо было бы петь хором у костра не авторскую песню, а модный «Наутилус Помпилиус». Да и Таня что-то уж слишком любуется Микки-Маусом.

– А ты кепку свою можешь снять? – спросила Таня, сидящая на великодушно подстеленной штормовке и щекой потёрлась о плечо Светлова. Комаров отгоняла.

– Что? – изумился руководитель «Бригантины», всё больше опасаясь за свой авторитет.

– Шляпу сними! – хохотнул Марецкий, изобразив кавказский акцент. – Ты с дамой разговариваешь, между прочим. Тебе что, солнце глаза слепит, что ли? Так уже закат. И печенюжку передай, не жадись.

– А то глаз не видно, – сказала Таня с хитроватым видом жёлтой лошади, пробующей командовать извозчиком, – а ты петь будешь, Витя. Представь, что Высоцкий выступал бы в тёмных очках.

– У меня батя, когда в Горном учился, – немедленно поддержал девушку Брюс, – они с Высоцким часто водку пили. Поэтому у него так много песен про геологов.

Витя Светлов сорвал кепку с головы и поглядел на Брюса с видом: «Да ты-то, салага, чего в разговор умных людей суёшься?». Брюс сделал вид, что просто проходил мимо, и только отойдя на пару шагов, пожал плечами с видом: «Слова не дают сказать!». Навстречу ему из-за красноватых в закатном свете сосен, появился могучий Толя. К груди русский богатырь прижимал топор, а на плече нёс две подпорки для палатки, которые, не жалея сил, только что вырубил из болотных коряг где-то там в чащобе. Подпорки были толщиной в руку…

Когда джинсовый козырёк не закрывал ему пол-лица, Виктор Сергеевич Светлов казался вполне симпатичным блондином лет двадцати. Глаза его смотрели немного растерянно, как будто с него только что сняли большую часть одежды. Ему без кепки не по себе.

– Где ты ходишь, Толя?

Толя посмотрел на свои суковатые дубины, потом на палатку, обошедшуюся без них, и тяжело вздохнув, предложил:

– Может быть, «Ласточку» споём? В память Мурашова?

– Мурашов не умер, – хмуро откликнулся Левин, – он просто уехал в Израиль.

– Ну, как русский поэт он в известном смысле умер, – пробурчал в свою бороду Толя, но настаивать на «Ласточке» больше не стал. Поднял ножик, оставшийся возле грязных мисок, и принялся обстругивать одну из никому не нужных подпорок для палатки.

– Толя не ел ещё… Положи ему каши, Майя… – милостиво повелела Таня.

– Или мою можешь доесть, – предложил душевно щедрый Марецкий, – а мне печенюжку передай, пожалуйста.

Толя скорбно помотал бородой и сел. Рядом тут же непринуждённо расположился неуёмный Брюс и спросил:

– В метании ножей что главное?..

Светлов звучно прокашлялся, требуя тишины. И тишина над поляной повисла, пищали только комары да Вадя Марецкий тихонько дёргал за гитарные струны и тоненько тянул, стараясь заглянуть в глаза Тани Таволгиной:

– Я хочу показать вам новую песню! – решительно сказал Светлов, и Вадя, смирившись, замолк. – Но сначала, как обычно, немного расскажу, чтобы стало понятнее содержание. Сначала я думал, что рассказ получится долгий… Но тут комары, лес, внимание слушателей рассеяно. Зато многое вы и так видите. Вот этот лес. Вот эти тропинки и эта тишина. Сейчас тут никого нет, сейчас июнь, ни грибов, ни ягод. Но во второй половине лета из Оселков сюда начинают ходить дачники…

– Откуда начинают ходить? – уточнил Марецкий с преувеличенным интересом.

– Посёлок так называется. Верхние Оселки.

– А есть, что ли, ещё и Нижние?

– Вадя, тебе печенья, что ли, дать?

– Да я сам возьму! – независимо огрызнулся Марецкий, дотянулся до пачки, вытащил почти половину и с негодующим видом принялся отряхивать рукав, испачканный золой от костра.

– В августе здесь частые грозы и душная жара, – сказал Светлов словно нарочно для того, чтобы озябшая Таня придвинулась к нему плотнее. Комары пищали всё громче, но одухотворённого творческим вдохновением барда облетали пока стороной. Остальные уже начали ёжиться и почёсываться, один Брюс был рад летающим кровососам. На каждого комара, осмелившегося покуситься на обладателя синего пояса по каратэ, Брюс сначала, прищурясь, смотрел, а потом убивал, шёпотом приговаривая при этом: