Диана Гайнулина - Томка вне зоны доступа

– Товарищи родители! – пыталась вмешаться Анжела. – Давайте не будем превращать нашу встречу в коллективное избиение! И без перехода на личности, пожалуйста!

На время успокоились. Венедиктова насупилась, но не ушла. Очевидно, надеялась на реванш.

Психолог Виктория попыталась подготовить родителей к предстоящим беседам детей со следователями. Это довольно сложная и не всегда приятная процедура, мамочкам бы внимательно послушать, но дискуссия вновь скатилась к выяснению отношений.

Я быстро понял, чего не хватает. Мужского слова. Но нас, мужиков, тут всего трое. Причем я уже выступил и добавить мне было нечего. Федя занял выжидательную позицию, а на ораторские способности Макса я вообще никогда не возлагал надежд. Увы, остальные папаши класса в очередной раз предпочли самоустраниться.

– Мы детей совсем запустили! – выступала Светка Губайдулина, стуча ладонями по парте. – Если раньше мы хоть что-то придумывали, походы в горы, на концерты, постановки театральные устраивали, гостей интересных звали, – вот Антон выступал, знакомых своих приглашал, – то сейчас никому ни до чего нет дела. Каждый в своем тесном мирке замкнулся. Я устала вам предлагать – давайте вот это сделаем, туда сходим, на это сбросимся. Что я слышу? Ой, некогда, незачем, ой, опять на что-то сбрасываться, давайте просто им пиццу купим. А мне что, одной все это надо?

– Да от тебя только и слышишь – дайте денег! – возражала тетушка с рыжей копной, которую я, к слову, так и не вспомнил. – Всё дай, дай, дай! Я их печатаю, что ли?

– Да я на себя разве прошу?! Их ведь уже ничего не интересует в этом возрасте, кроме телефонов с этими вконтактами дебильными! Мы их теряем, как вы не понимаете! И, Анжела Генриховна, вы меня простите, конечно, но при вашей нагрузке у вас никаких сил не хватит с каждым персонально решать какие-то их проблемы. А им ведь пойти некуда, пожаловаться некому. Какой смысл в таком классном руководстве? Готовить их к экзаменам, а на остальное забить?!

Рихтер хмурилась, но молчала.

– Твоей Кате в этом смысле повезло, – фыркала рыжая. – Ты же дома сидишь, не вламываешь на работе по двенадцать часов.

– О, господиии! – выла Света.

Я молча посматривал на Викторию. Она посматривала на меня. Что-то между нами промелькнуло. Так в «Пролетая над гнездом кукушки» переглядывались сестра Рэтчетт и Рэндалл МакМерфи, пока сидящие вокруг сумасшедшие на сеансе групповой терапии бесновались из-за чьих-то семейных проблем.

Мы поняли друг друга без слов.

Я снова вышел из-за стола. Поднял руку. Дамы угомонились.

– Выпустили пар, девушки? – Я обвел аудиторию тяжелым взглядом. – Теперь давайте по существу, без этих дежурных соплей. Вартанову в классе обижали?

Мамочки начали переглядываться. Венедиктова раскрыла было рот, но я знаком велел ей молчать.

– Все знают, что обижали, – продолжил я. – Следующий вопрос: что было сделано после того случая в прошлом году, когда Гелю на пустыре за школой избили ее же одноклассницы? Вы, кстати, помните, из-за чего избили? Из-за телефона. Попросили дать позвонить, а у нее оказался кнопочный «Нокиа». Лохушка!

Виктория смотрела на меня с нарастающим ужасом.

– Да-да, все так и было. Откройте интернет и полистайте – там полно таких роликов. Сукины дети еще и видео выкладывают. Кто-то провел беседу с нападавшими? Кто-то объяснил им, что так делать нельзя? Что это неправильно?

Молчание.

– Нет, не объяснили. Потому что поздно. Потому что эти вещи надо втолковывать в том возрасте, когда они учатся чистить зубы и подтирать задницу. Теперь остается сразу бить по башке, чтобы рефлекс вырабатывался.

Венедиктова демонстративно уставилась в окно. Рыжая Копна зачем-то полезла в свою сумку.

– Я знаю, что все мы замечательные родители – самые лучшие и умные, и никто нам не указ. И дети у нас прекрасные, ангелочки просто, а не дети, и если кто-то их обидит, тот дня не проживет. Ну, выпрыгнула какая-то нерусская из окна – о чем тут плакать. Кто ее знает, может, из-за несчастной любви выпрыгнула. Правильно?

Класс по-прежнему безмолвствовал. Рихтер, кряхтя, уселась за учительский стол, уткнулась в бумаги. Света смотрела на меня с растерянностью. Она не ожидала от меня такого крена. Пожалуй, только Виктория понимала, что я делаю. В ее глазах я прочел одобрение.

– Ладно, девушки, можете забыть эту лирику. Я для вас не авторитет, как какой-нибудь Лабковский, но поверьте мне как менту: у любой трагедии есть имена и фамилии. У меня все.