Марья Цепиш - Позови меня в дождь на речку

− Стас, а тогда, в поезде, ты случайно меня поцеловал?

Знаете, в чем прелесть юного возраста? Вы еще не научились врать. И вам этого еще не хочется. Вы просто живете. Спрашиваете. Отвечаете. Не обманываете и не боитесь спрашивать. Потому что когда впереди вся жизнь, ты ее не ценишь. И не прячешься. И не жалеешь ни себя, ни других. Не потому что ты жестокий и злой, а потому что никаких проблем в мире для тебя не существует. Если бы меня сейчас, в 32 года, интересовало, с какой целью меня неожиданно поцеловал приятный мне субъект мужского пола, я бы не задавала прямых вопросов. Я бы ждала, когда он сам скажет. Ждала, мечтала, думала, сочиняла кучу деталей, слабо относящихся к этому моменту, обманывала себя по полной программе, да так и не дождалась бы от него вменяемого ответа. А тогда, в состоянии юной глупости, спросила.

Стас повернулся ко мне всем телом, улегся на бок и подпер кулаком висок. Зеленые глаза засветились, будто их изнутри стало облизывать пламя костра. Я ждала ответа и смотрела на его губы. Мой взгляд словно прилип к его губам, слегка искривленным в усмешке. Настолько откровенно и бесстыдно я, наверное, выглядела в тот момент, что мне даже стало немножко совестно и неловко. И от этого, судя по горящим щекам, у меня появился румянец. И стало еще более неловко, потому что мои чувства были слишком заметны.

− Сама как думаешь?

Нам по 16 лет. Мы уже не дети. Но и до взрослых еще не дотягиваем. Отношения в старом формате нам обоим уже не интересны, а как его изменить, каким он теперь должен быть, мы лишь смутно догадываемся, путаемся в мыслях, ощущая, как стучит по раскаленным костям грудной клетки неуправляемое сердце. Сто лет друг друга знаем, все привычки и любимые занятия. Но то были будто не мы, а какие-то промежуточные крошечные люди. И вдруг теперь мы встречаемся совсем в другой игре, правил которой еще не знаем.

Но все-таки, даже при этих непростых обстоятельствах, мы не посторонние люди друг для друга. Поэтому я стараюсь сбросить с себя оковы удушливого смущения. И не играю ролей.

− Я надеялась, что это означает, что я нравлюсь тебе.

Стас смотрит мне в глаза. Он спокоен и расслаблен. Я не вижу в его взгляде ни усмешки, ни возмущения. Его не пугают мои слова, он не считает меня распущенной или наглой. Кажется, что именно этого ответа он очень ждал.

− А хочешь еще?

Для чего люди порой задают такие очевидные вопросы? Да, хочу. Безумно, до дрожи в коленях хочу. Да я вообще все это время, все эти школьные месяцы только об этом и думала, как бы еще хотя бы раз ощутить на своих губах его губы. Как только за окном сгущались сумерки, меня охватывало волнение, было сложно занять себя чтением учебников или домашними делами. Я все время думала о Стасе. О летних вечерах, прогулках под звездным небом, когда оба убегали из дома без спроса, когда все спали и не замечали нашего отсутствия. Возвращались мы лишь под утро, до того, как бабушки проснутся, и целый день потом ходили сонными…

Как-то раньше все события, связанные с нашим общением, воспринимались мною иначе. Они просто были, просто радовали, и не то, чтоб не запоминались, но память за них не цеплялась и не перебирала их, а сознание, увязая в воспоминаниях, не отключалось от восприятия настоящего, чтобы снова перенестись в то время, в те секунды, под тот же летний ветер, под тот же нежный взгляд. Может, просто раньше мы были детьми и воспринимали друг друга, как родственников, как дворовых друзей, партнеров для игр. А теперь мы неожиданно и бесповоротно стали взрослыми. Не полностью, всего лишь оказались на начальном этапе, но в нас появилось что-то новое, что навсегда вытеснило все, что раньше жило в детском разуме.

…Ночь в канун одного из важнейших для деревенских жителей праздников – Ивана Купалы. Стас, конечно, как любой мальчишка, смеялся над поверьями и легендами о том, что венок, сплетенный двумя людьми, соединит их судьбы навечно. Но все равно плел вместе со мной косичку из ромашек, потому что я очень этого хотела. В полночь мы вдвоем бросили венок в темную реку, на мгновение белый круг погрузился в воду, затем появился на поверхности и поплыл по течению. Сверчки перекрикивали друг друга. По черной ряби реки прыгал плотный поток лунного света. Было слышно, как ветер качает камыш и шелестит высокой травой. Пахли луговые травы и какие-то цветы, утробно квакали старые лягушки, им поддакивали лягушата помоложе. Атмосферно и апокрифично. Намного более, чем то, что развешано на стенах в галерее.