Оксана Одрина - Лишний

Но это было ещё не всё, нет – откуда ни возьмись, грянуло безжалостное пекло и без спроса испепелило всё, что ещё оставалось от закоченевшего Лёшки. И он, пусть и уродливо корчась, первый раз снова вдохнул. Но не раздышался – новая порция адского жара теперь вспорола его меж рёбер. Он упал на колени, обхватил руками живот, и, обрывисто хлюпая, завалился на бок. Его голову за подбородок задрали вверх – Аня. В её ладони светился и источал пар небольшой фонарик.

– Прости, Лёша, так нужно, – она, вдруг, присела на корточки и жёстко прижала ладонь со светом к его лбу. – Терпи.

Лёшка содрогнулся, ожидая полного сожжения себя ещё живым, но вместо ожогов и волдырей пришло нежное тепло, которое мгновенно проникло в него через переносицу. Секунда, он и в себя прийти ещё не успел, как храбрая девчонка рывком поставила его на безучастные ноги и потащила за собой прочь из комнаты, прочь от странного окна.

– Только не оборачивайся, Лёша! Я прошу тебя, только не смотри! – без устали повторяла Аня, прорываясь к выходу. – Не смотри, Лёша, пожалуйста! Только не слушай!

Тепло, приятное и спокойное, лилось в его ладонь. Он, пошатываясь, плёлся за Аней, а ноги слушаться не хотели. Спотыкался, зарывался носками кроссовок в кучи битых кирпичей, падал, сдирал в кровь колени и руки. Выл сквозь зубы, когда беспомощно возился в хламе, загребая ладонями сухие комья грязи и камни, не мог сам встать и идти дальше. Аня умело поднимала его – как у неё это получалось, не понимал, – и снова тянула за собой.

И трещины, эти треклятые трещины – их становилось всё больше на стенах. Они не отставали, споро настигали и безмолвно угрожали заживо испещрить собой непокорную молодежь.

Вот и проём без двери. Лёшка, захлебываясь бессилием, упёрся ладонью в массивный косяк, но тут же взвыл и отшатнулся в сторону – фаланги его израненных пальцев мгновенно покрылись твёрдой коркой льда. Внезапно над головой послышался треск. Секунду спустя, посыпались щепки, а сквозь трещины в косяке просочились сизые пылевые облака. Парень вскинулся: остатки громоздкой двери расщепились, балки её на глазах рассохлись, перекосились и поползли вниз. Лёшка взвился, рыком вытолкнул Аню в коридор, а сам уже не успел.

– Нет! – закричала Аня. – Лёша…

Над собой он видел тяжёлые деревянные конструкции и мелкий сор, что рвался в глаза. Он угловато скорчился, закрыл голову руками и зажмурился. Сердце рвалось наружу, хрипя в горле: «Беги же, беги, глупец!» Но глупцу не ускользнуть из собственного тела. Наверное, нужно было закричать или выругаться, как делают другие, когда попадают в… Смешно, ведь он по-прежнему не знал, куда попал. Но он не выдавил из себя ни слова: ни плохого, ни хорошего. Только знак вспомнился, что видел на раме – разорванный чёрный круг.

Ну вот и всё на том, сгорела его последняя секунда, развеялась пеплом в холодном недружелюбном пространстве, смешалась с крошевом бетона. Не найдут его вовек, как всегда, и думал. Давно он шёл сюда. Тлел в полумраке самого себя, медленно и болезненно прогорая. А сегодня ярко вспыхнул на ту самую последнюю секунду, зацепился за чужих людей и другую жизнь, но опоздал. Не умел он держаться за возможности. Раздавили его тяжёлыми досками. И навсегда погас одержимый мальчик Алёшенька, задохнувшись тошной пылью на исходе себя самого.

Но тут короткая слепота и тошное беззвучье на мгновение поглотившие его, сменились острыми камнями, что вонзились в ладони.

В ту же секунду Лёшка поперхнулся сырой прелостью. Он закашлялся и сдавил шею, чтобы остановить собственное удушение. Захрипел, задёргался, разрывая пальцами горло, но уже минуту спустя, совладал с собой. Он сидел на трухлявом подоконнике старого деревянного окна в ярко освещённом узком коридоре. Его знобило, как в лихорадке. Он медленно сползал и пытался нащупать пол ватными ногами. Трещин ни на облупившихся стенах, ни на плешивом потолке здесь не было. Напротив него стояли ошарашенные Илья и Настя. Девушка больше не кричала, дрожащей рукой указывала на Лёшку и то и знай повторяла:

– Переход… Илья, Переход… Переход…

– Прыгайте, Илья! – крик Ани привёл ребят в чувства.

Оказалось, что к ним по коридору от той двери, которая только что рухнула на Лёшку, мчалась именно Аня. Или не рухнула. Или не на него.

Тяжёлые доски косяка, уродливо взвалившись друг на друга, перекрыли вход в комнату с форточкой и обрушили часть стены, оголив искрящие электрические провода.

Только Лёшка был не под грудой обломков, вовсе нет, а в дальнем конце длинного коридора. Он осмотрел себя: руки-ноги целы. Голову ощупал, лоб, шею ‒ крови нет, всё в порядке. Только пылью пропитался насквозь, наглотался её, надышался, в опилках весь, щепках. Живой – он зарылся носом в ладони, часто дышал в них, тепло своё чувствовал и не верил, что всё правда. Кричать хотел от безумия, что творилось вокруг, а сам только кашлял.