Дмитрий Сафонов - Энские истории

Мы уже ехали обратно, на Фруктовую. Она что-то говорила, но я почти не обращал внимания — был погружен в свои мысли.

— Откуда вы знаете Сундукова? — машинально спросил я, повторяясь.

— Сергей Сундуков — первый помощник и правая рука моего мужа, Ильи Ефимовича Квасного, — отчеканила она.

— А кто же отец ребенка? — спросил я, заранее предчувствуя, что услышу сейчас что-то важное. Что-то важное и почти предсказуемое.

— Как кто? — она произнесла это с легким возмущением. — Илья Ефимович, конечно же.

— Понятно, — меня это не удивило; теперь я ожидал любого поворота событий. — Выходит, Сундук моими руками украл сына у господина Квасного? Но зачем ему понадобилось красть ребенка у своего шефа?

— Как зачем? А разве это не вы звонили?

— Куда звонил? — репетиции не прошли даром; теперь эта роль давалась мне легко.

— Мне показалось, что голос тот же самый… Около часу дня раздался звонок: неизвестный сказал, что похитил ребенка и потребовал выкуп — сто тысяч долларов.

Я кивнул:

— Ну да. Нечто похожее я как раз ожидал. Но все же… — я не договорил. Точнее, договорил, но про себя: "Но все же мне непонятно, как Сундук смог добраться до свежеприготовленного сока, а кроме того, мне совершенно непонятно, почему ты, красавица, такая темненькая, а сын у тебя — беленький, словно одуванчик? И потом: если ему — лет восемь, то во сколько же ты его тогда родила? В пятнадцать? А забеременела — в четырнадцать? Ох, что-то не сходится…". Снова меня одолели предчувствия.

Я подъехал к дому, поставил машину и мы вместе поднялись в 32 квартиру.

Сундук уже весь посинел и тихонько хрипел. Я не удержался от соблазна: легонько ткнул его ногой в живот. Он дернулся, петля затянулась на шее, Сундук посинел еще больше, и его выпуклые, словно у морского окуня, глаза прямо-таки выкатились из орбит.

— Что мы с ним будем делать?

— Ничего. Оставим здесь. Как только я приеду домой, расскажу обо всем мужу: он разберется.

Я согласно кивнул:

— Надеюсь, это правильное решение. А сейчас — надо забрать ребенка и уезжать отсюда.

— Да, да… Конечно, — слабеющим голосом проговорила она и вдруг покачнулась. Я подхватил ее и усадил на стул. Она благодарно улыбнулась.

— Я возьму мальчика и отнесу его в машину. А потом вернусь за вами, — сказал я и направился в соседнюю комнату, но она меня остановила:

— Подождите! Не оставляйте меня наедине с этим подонком! Я боюсь — а вдруг он развяжется!

— Ну что вы! Не развяжется, — подбодрил я ее. — А впрочем, если боитесь… Вот, возьмите, — я протянул ей пистолет. — В случае чего — стреляйте без предупреждения.

Я бережно взял ребенка на руки и стал спускаться на улицу. Вышел из подъезда, аккуратно положил спящего мальчика на заднее сиденье машины и поспешил обратно.

Нащупав гладкие холодные перила, я стал подниматься по лестнице. Когда до площадки между этажами оставалось всего несколько ступенек, прямо перед моими глазами мелькнула бледная тень. Затем раздался… сухой щелчок, и больше ничего.

Женщина злобно вскрикнула и с досадой бросила пистолет на бетонный пол.

— А патроны? Как же вы собирались стрелять, если патроны — у меня? — я преодолел последние ступеньки, подошел ближе и, хорошенько размахнувшись, коротким хуком справа послал ее в нокаут. Она сильно ударилась головой об стену и сползла к моим ногам. Я считаю, расхожая мысль о том, что женщин бить нельзя — обычное заблуждение. Предрассудок, на который не стоит обращать внимания.

Я нашел на полу пистолет, достал из кармана обойму и вставил ее в рукоять. Передернул затвор, дослал патрон в патронник. Затем взвалил обмякшее тело на плечо и продолжил путь в злополучную квартиру № 32.

Сундука она развязать не успела. Да и не смогла бы — я так его взнуздал, что любая попытка освободиться от пут грозила немедленным удушением. Его веревки можно было только разрезать, а у нее даже пилочки для ногтей с собой не было.

Сундук лежал и хрипел. Поделом!

Я связал ее остатками веревки; петлю делать не стал, но для верности несколько раз пропустил концы позади батареи парового отопления.

Ну вот и все! Теперь я не боялся, что они смогут чудесным образом выпутаться, пока я буду ездить за Квасным.

Ведь он должен наконец узнать, кого пригрел на своей груди!

Илья Ефимович Квасной оказался тучным лысым человеком лет пятидесяти. Он вышел на крыльцо, спустился к цветнику, и тут я его окликнул: