Дмитрий Сафонов - Ласковый убийца

— Ну что? Помог тебе твой Берзон? Больше не будешь дергаться? Тогда слушай: сделаешь все по обычной схеме — переведешь деньги в оффшор, на счета "Пассат-банка". Оттуда — на корреспондентский счет в московском представительстве калининградского "Антей-банка". Оттуда — на восемь различных корреспондентских счетов фонда "Милосердие и справедливость", которые открыты в следующих банках… Возьми бумагу и ручку, запиши…

ЕФИМОВ. НАПИСАНО КАРАНДАШОМ НА ОБОРОТЕ МАШИНОПИСНЫХ ЧЕРНОВИКОВ.

Да! Я ведь так и не рассказал историю своей первой книги. Она называлась… уже и не помню, как. Неважно.

Итак, рукопись мне вернули. Пожелали "дальнейших творческих успехов" и подарили рецензию этого самого Болтушко: на память.

Я повесил ее над своим письменным столом и перечитывал, наслаждаясь: Боже, что за идиот!

Он совершенно не умел писать: в одном предложении норовил дважды вставить "который".

Мою книжку он разругал во все корки: самым крепким словечком было "достоевщина". Как раз на "достоевщину" я не обиделся.

Герой моей книги был медиком. На этот счет г-н Болтушко проехался следующим образом: "…ов выглядит слишком вялым. А ведь его можно показать довольно живо и энергично — он же врач "скорой помощи". Пусть он жизнь кому-нибудь спасет — вопреки инструкции." Можно подумать, на "скорой" главная инструкция — ни в коем случае не спасать никому жизнь. В общем, тот еще критик!

Но обиднее всего было то, что эта рецензия решила мою судьбу…

Итак, я забрал рукопись из первого издательства (назовем его условно издательством А) и понес во второе (пусть будет — издательство Б). В издательстве Б приключения начались, едва я переступил порог кабинета редактора. Редактор была она. "Редакторша" применительно к ней звучало бы грубовато, но до "редактрисы" она явно не дотягивала. Темно-коричневые чулки собирались в складки на полных ногах. Кружевные манжеты белой блузки были несвежими. Крупный пористый нос сжимали очки в золоченой оправе. Пряди истонченных волос прилипли к жирному лбу.

— Добрый день! Скажите пожалуйста, это отдел по работе с рукописями? — робко спросил я.

Она осмотрела меня поверх очков:

— Мы рукописи не берем.

— То есть… как это? — я остолбенел.

— А вот так, — она была строга. — Мы работаем с компьютерным набором, с машинописным текстом — а рукописи не берем.

Я почувствовал облегчение:

— Ну вот… У меня как раз — машинописный текст.

Она презрительно усмехнулась:

— Ха! Оказывается, вы просто не понимаете значение слов, которые употребляете. Рукопись — это то, что написано от руки. Давайте, что там у вас?

Я протянул ей папку. Дождался, когда она зарегистрирует ее в своем журнале. Услышал, что мне позвонят примерно через месяц. Согласно кивнул. И, уходя, сказал:

— Вы знаете, я недавно прочел одну заметку. Интересная заметка. Как-то раз Гоголь пришел к своему издателю, Смирдину. А Смирдин его спрашивает: "Что принес, братец?" Гоголь отвечает: "Рукопись". А Смирдин смеется: "Экий ты братец, невежа. Кабы ты ее рукой писал — тогда верно, рукопись. А ты ведь ее пером, поди, писал. Значит, не рукопись, а пёропись." А Гоголь помолчал и отвечает: "Дурак ты. Занимайся своим делом, а меня не учи. Носом не вышел." Такой вот забавный случай…

Она выслушала это, не проронив ни слова. Затем швырнула мою папку куда-то под стол и отвернулась.

А я ушел…

Правда, она потом позвонила. Месяца через два. Сказала, чтобы я забирал свою рукопись, а точнее — "девятнадцать авторских листов машинописного текста".

Я приехал. Женщина-редактор вернула мне папку и на прощание с ехидным смешком посоветовала прочесть на досуге новую книжку некоего Угарова. Книжка вышла в издательстве А и называлась как-то интересно: то ли "Безумная пляска смерти", то ли "Прекрасная маска смерти". Что-то в этом духе.

Я увидел ее в подземном переходе, перед тугими прозрачными дверями метро. Попросил продавца посмотреть и открыл наугад. Бегло прочитал несколько страниц. Сомнений быть не могло: это моя книжка. Мой сюжет! Другие имена героев, место действия, время года и прочие детали, но сюжет — мой! Жалко, не было денег. Я не мог ее купить. Поэтому я выходил на каждой станции метро, подходил к развалу и просил посмотреть новый детектив Угарова. Так за несколько часов я прочитал ее всю. Это произвело на меня гнетущее впечатление. Угаров копировал мой текст целыми блоками, по нескольку страниц сразу.

Я внимательно изучил его фотографию на заднике обложки: низкий лоб и глубоко посаженные глаза свидетельствовали об упорстве и силе характера, но нечеткий, смазанный подбородок говорил скорее об обратном.