Александр Курмузаков - Тень ивы

Двери решили не ломать, хотя мнилось всем в зловещей тишине самое худшее. Призвали пожарных, которые с улицы добрались до высоких окон второго этажа, разбили стекло, открыли двери, заложенные изнутри продетой через бронзовые дверные ручки металлической стремянкой.

Трое пожарных поспешили распахнуть двери перед руководителями культуры, бившимися за дверью как майские жуки в спичечном коробке.

Ворвавшаяся первой тучная заведующая отделом культуры города Ангелина Круль вдруг остановилась и качнулась телом назад, в сторону сопровождавших ее мужчин –администратора концертного зала и директора филармонии, и они подхватили ее под руки.

И было от чего обмирать. На сцене, на возвышении, предназначенном для дирижера, вповалку лежали обнаженные немолодые тела двух сухощавых дам – иностранных экспертов по детскому басу, а поверх них – тоже нагое коротконогое тело фавна Толи Нарядова.

Композиция была настолько неподвижной, что поначалу руководительнице городской культуры показалось, что смерть всей группы наступила от неимоверного количества спиртного – бутылки уставляли все подходы к дирижерскому пюпитру. Потом все обратили внимание на внушительных размеров мужское достоинство мальчика-самородка, которому жизни прибавляла могучая эрекция. Мальчик явно не спал!

И это подтвердил женский голос из-за кулис:

– Толик, ты заебал!

После этого из-за кулисы появилась голая пышнотелая аккомпаниаторша Толи. Аида Опанаева явно не замечала пожарных, скромно отводивших глаза, а также культработников, скрытых за светом софитов.

– Вставать пора, начинать пора, кончать пора! – сказала Аида, пьяно покачиваясь, подошла к Толе, присела на корточки и взяла его член в руку.

– Не-е-ет! – закричала Ангелина Круль, так что один из пожарников, помоложе, присел.

– Не-ет! – еще раз громко, но коротко рявкнула заведующая, развернулась к дверям и, уходя, обернулась к пожарникам, почему-то приказав:

– Арестуйте их! Арестуйте их всех, что вы стоите?

Но пожарники, а также мужчины «от культур» стыдливо отводили глаза, но из зала не уходили.

Наконец Аида, неловко прикрываясь рукой, растолкала всех спящих и, кое-как их поддерживая, буквально уволокла за кулисы. На прощание она поклонилась. Пожарные зааплодировали.

– Безобразие! – прорычал завотделом и быстро вышел из зала, за ним – администратор.

Увы, эта оценка была окончательной и относилась не только к эпизоду, открывшему подлинный возраст юного артиста, но и к его вокальному дарованию. Согласитесь, был мальчик или взрослый карлик – замечательный голос все-таки существовал. Теперь, правда, уже вызывал совсем другие чувства.

– Есть ли у тебя бойцы, Анатолий Сергеевич, надежные?

– У нас клерки, Константин Васильевич, – насторожился Снаряд,– какие бойцы? Здесь охрана. В управлении – генеральный директор, директора направлений.

– Ты знаешь, я бы просто так разговор не завел.

– Не темни, я понял.

– Человека одного надо… это. На тот свет отправить. Мне надо.

– Вот как, – Снаряд приблизил свое лицо к лицу Жнеца, переводя быстрый взгляд с одного зрачка на другой. – Ты, может, не поверишь, а ведь я не по этому делу. Да и смекни, как можно быть по этому делу? Эти, киллера , что ли, пачками услуги предлагают, а? Убийство, брат, это когда так приперло, что самому убивать надо. Сам никому и не доверишь.

– Меня приперло.

– Не, ты не знаешь, как это – когда приперло.

Нарядов знал. Позор мальчика-самородка был тем более велик, чем более велика должна была быть его предполагаемая всемирная слава. «Злобный карла», «Карлик Бас», «Квазимодо» и даже «Мясной микрофон» – самые распространенные обращения к Толе Нарядову в течение года, последовавшего за крахом его детской карьеры. Пришлось ему переквалифицироваться в обыкновенного старшеклассника, да еще и отстающего по всем предметам. К чести родителей Толи, обычных работников автобусного парка, и прежде относившихся к его «концертам» с большой неприязнью, они приняли его возвращение к будничной жизни как большой для себя подарок. Обычную для наших людей настороженность ко всякого рода гиперувлечениям типа участия в секте, сменила понятность. Парню надо учиться, догонять программу за последние три класса, потом – армия: не урод же он, в конце концов, какого из него делала эта корова Опанаева.

Не все было так просто. В школе Толю воспринимали как постоянный и благодарный объект для насмешек, издевательств, пинков и затрещин. Перевод в другую школу ничего не дал: уже на второй день физрук сказал по поводу недостаточно быстрого, прямо сказать – коротконого – Толи: