Александр Курмузаков - Тень ивы

– Нарядов, че тормозишь – киль твой по земле скребет?

И класс, даже девчонки, с пониманием засмеялся, прошелестело: «Скребет…» – с эхом.

Толик убежал с урока и уже на следующий день в школу идти отказался.

Отец опять отнесся к этому спокойно и рассудил, что образование – по тогдашним временам (а это был уже конец 80-х) штука неприбыльная, и взял сына на подсобные работы в кузовной кооператив, который как раз развернулся при их АТП.

Там отца уважали, в его присутствии никто Толе про «микрофон» не напоминал. Работы было огромное количество, должно было только силушки хватать. Толик пошел качать железо, которое, как оказалось, в течение рабочего дня ему не надоедало.

Простая система получения денег: деньги – против работы, простые показатели результата: я сильнее – значит я прав – очень скоро сделали Нарядова человеком с большими связями и большими сведениями. Достаточно сказать, что все угнанные машины с «перебитыми» в их мастерской кузовными номерами он фотографировал, запоминал подробности, записывал, и хранил все это дело в одному ему известном месте. Скоро стали подгонять ему такие данные и из соседних городов и областей. Процветающий бизнес угона и продажи заграничных «тачек», в котором крутились огромные суммы и высокие люди, был взят Толей Нарядовым в свои руки к четвертому году его работы на скромном посту жестянщика автомастерской. Без обычной в те годы стрельбы, арестов, ментовских или братковских «качелей».

Столичное расследование с участием Интерпола как-то привело в их город: искали машину российской знаменитости, похищенную в Аахене. Для дачи показаний пригласили Нарядова. Накануне его визита в полицию к нему один за другим наведались местный вор Бабай и начальник автоинспеции Криваев, каждый по-своему намекая на возможные последствия для Нарядова в случае его говорливости. И тому и другому Толик-Снаряд, как его называли все чаще – просто показал на дверь. А милицейскому чину напоследок еще и стукнул кулаком по капоту его «уазика» так, что осталась вмятина.

Через день после того, как Нарядова вызвали на беседу приезжие следователи, оба – и Бабай и Криваев, не сговариваясь, предложили Снаряду делиться своими доходами от всех автомобильных перегонов. А еще через год условия «делюги» и тому и другому ставил Снаряд.

От тех лет не осталось никого и ничего – ни Бабая, ни Криваева, ни авторемонта, ни гонял, разве что Снаряд открыл дилерский центр для младшего брата Богдана. Сам он прикупил доломитовый карьер, на базе которого росло его дело: цементный комбинат, стеновые и потолочные панели.

«Все можно поменять в своей жизни, но люди вокруг тебя окажутся точно тебе под стать,» – подумал Жнец, глядя на по-особому сидящего на корточках рабочего, чистящего бассейн, на двух немодно татуированных теток в черных кожаных комбинезонах, которые выносили из недр дома большие клетки с цветастыми попугаями.

– Я тебе не помощник в этом деле, причем твою же душу берегу, не свою. Стой ты от этого подальше.

– Ты извини, – вскипел Жнец, – я не на исповедь пришел. Мне больше не у кого спросить. Я же вижу, кто тут у тебя трется! А ты мне рассказываешь, что у тебя ни одного стрелка нет.

– Я тебе про Фому, ты мне про Кремль. У меня есть, но это у меня.

– А у меня – нет, но есть деньги. Или что надо? Ты думаешь, что от меня куда-то пойдет? Да ты сам про меня знаешь столько, что мне на остатки дней сидеть. А также лежать и стоять. Ведь я, например, не говорю, что ты пойдешь про меня рассказывать.

– Ты бы слышал, что ты говоришь. В голове-то не отдается? Дурь.

Помолчал. Крикнул в дом: «Хильда, сделай громче!» С некоторых пор любил Снаряд оглушать окрестности совсем-совсем народными напевами.

Как у нас в колхозе,

Баб ебут в навозе,

Баб ебут, они пердят,

Брызги в стороны летят.

Снаряд прищелкнул пальцами на последних строчках.

Жнец правил Снаряда не знал, но по наблюдениям понял, чему он следует. Опрощение, бля. Галстуков не носить никогда, никаких, тем более – кис-кис. Никаких иностранных слов, в том числе в названиях жратвы, приемов, клубов, никакой музыки, никаких баб, вообще никаких, никаких детей. И не мстил Снаряд, к примеру, тем, кто обижал его в юности или перешел дорогу в новые времена. Снаряд не нападал, а как будто укреплялся обидами, перетерпевал своих недоброжелателей, хотя часто их жизнь обрывалась внезапно. Тот же совладелец земли под доломитовым карьером Пенкин, заблудился в лесу, отправившись на охоту. Нашли одно ружье и следы у болотной трясины. Сами собой враги и конкуренты не устраняются. А так, рассуждал Жнец, в физическом устранении недруга – свое искусство. Снаряд злил многих – «и ментов, и кентов» – и при этом жил, а недруги его не выживали. Значит, Жнец обратился по адресу.