Дмитрий Сергеев - Особняк на Почтамтской

Не все Елена Павловна поняла, поскольку не была сведуща в картежной игре, но одно уяснила твердо: ее супруг Иван Артемович Валежин ни за какие блага не поступится своей честью. Он скорее разорится, пойдет по миру, пустит себе пулю в висок — одним словом, поступит так, как поступают в подобных обстоятельствах порядочные люди, но ни за что не унизится до преступления.

Увы, так она могла думать только до вчерашнего вечера.

Открытие сделала неожиданно. Елена Павловна пребывала в каком-то странном полубреду. Чем было вызвано охватившее ее беспокойство, она не отдавала себе отчета. Сидела у себя над раскрытой книгой, давно уже оторвавшись от чтения. Внезапный порыв начавшейся пурги с громким стуком расхлобыстнул форточку, сквозняком загасило свечи. Морозной влагой шибануло в лицо. На улице надрывно одичалыми голосами завывал ветер. Безотчетный страх охватил ее. В полном смятении Елена Павловна выбежала из спальни.

— Глаша!

Та не отозвалась. И здесь, в малом зале, тоже было слышно, как за двойными окнами неистовствовала вьюга. Бесстрастно ровно светили керосиновые лампы, установленные на бронзовых подставках. Тишина в доме казалась подозрительной, таящей опасность.

— Глаша! Ивашка!

Никто не откликнулся. Елена Павловна в смятении кинулась в детскую — там тоже никого.

После она выяснила, что в это время Глаша, Ивашка и старая нянька Мария, полагая, что никто из них до самого ужина не понадобится господам, уединились в полутемной прихожей возле затопленной печи слушать сказки, какими их развлекал хромоногий истопник Поливан. Там же с няней были дети; разинув рты, они слушали наивную небылицу о похождениях отважного королевича, который пустился на поиски похищенной царевны за тридевять земель в тридесятое царство.

Все это стало известно ей позже, а в те кошмарные мгновения одна-одинешенька в пустом — ей возомнилось, покинутом — доме, она потеряла голову. Дети! Куда девались дети?! Почему все бросили ее одну?

Отсвет лампового луча блеснул на дужке ключа, торчащего из внутреннего замка на двери рабочего кабинета Ивана Артемовича. Елена Павловна изумленно смотрела на ключ. Ни разу за шесть лет, прожитых в доме, она не видела ключа от каморки мужа. Слишком велик он был для такой небольшой двери — скорее пришелся бы к замку от тюремной камеры.

Под кабинет Иван Артемович занял угловую клетушку. Из-за непонятной прихоти он не захотел перенести стол и сейфы в просторную комнату. Свой каприз объяснил тем, что его покойный батюшка управлял делами из этой самой каморки, и не худо управлял, — и он, наследник, во всем желает подражать основателю торгового дома, не признает перемен.

— Тут и днем свету почти не бывает, — пыталась урезонить упрямца Елена Павловна.

И верно, оконце было крохотное, зажатое в проеме между двумя кирпичными контрфорсами, по причуде архитектора подпирающими бревенчатую стену с наветренной стороны. Елене Павловне всегда казалось загадочным их назначение: стена и без них стояла прочно. В высоту они уходили под козырек крыши. Из-за них свету в каморку Ивана Артемовича вовсе не проникало: среди бела дня зажигали лампу. Однако супруг, во всем остальном уступающий ей, в этом пункте проявил упрямство. Пришлось смириться с его чудачеством.

И еще одну странность подметила она: отлучаясь даже ненадолго, муж всегда запирал дверь на замок. Прибираться у себя позволял Глаше только в его присутствии.

Для посторонних, для гостей, бывающих у Валежиных, считалось, что кабинет Ивана Артемовича в другом месте — под него отведена просторная и светлая комната в два окна на солнечную сторону. Здесь стоял роскошный письменный стол, мягкие стулья и кресла, был шкаф, встроенный в стену, — стараниями Елены Павловны была создана полная видимость рабочей обстановки, приличествующей положению Валежина. Висело большое зеркало, на окнах шелковые гардины, на стене портрет старшего Валежина, довольно искусно выполненный живописцем. Здесь Иван Артемович принимал посетителей, и когда в доме бывали гости, им показывали эту комнату, называя ее кабинетом. На самом же деле большую часть времени она пустовала, в силу чего была лишена подлинного уюта, несмотря на усердие Елены Павловны. Она сама не любила задерживаться тут, хотя придирчиво следила, чтобы в кабинете всегда было прибрано. В отличие от рабочей каморки, кабинет никогда не запирался.

— Ваня! Иван Артемович! — панически вскрикнула Елена Павловна.