Тана Френч - Искатель [litres]

Линия челюсти неровная. Кел прикладывает пальцы, ощупывает. Плоть кажется толстой и плотной, а кость жутковато подается, словно резиновая, но там, куда пришелся удар, Кел все равно чувствует перелом. Осторожно отодвигает нижнюю губу. Два зуба сбоку выбиты.

Кел расчищает вокруг головы Брендана, пока не показывается затылок. Копает медленно, осмотрительно; неизвестно, насколько крепко тело держится как целое, какие части могут отпасть под неосторожной рукой. Даже через перчатки ощущает пальцами волосы, путаницу их, словно сплетение тонких корешков. У основания черепа громадная вмятина, полностью податливая, осколки расходятся. Кел разводит пряди волос и различает глубокую иззубренную брешь.

– Видишь, – говорит Март из-за его спины. – Как я и сказал.

Кел не отвечает. Принимается разгребать торф на туловище Брендана.

– Что б ты сделал, окажись оно не так?

Мало-помалу показывается куртка Брендана – черный бомбер с оранжевой полоской, все еще яркой на рукаве, молния расстегнута, под курткой худи, когда-то, наверное, серое, но болото перекрасило его в ржавый рыжий. Брендан лежит не плашмя, слегка повернут набок, голова под неестественным углом. Солнце озаряет его безжалостно.

Рука лежит у него на груди. Кел прокапывает вдоль нее вглубь. Торф рядом с телом ощущается иначе, он влажнее. Ноздри забивает насыщенный, спекшийся запах.

– Он тут не один, – говорит Март. – Папаня мой нашел человека в этом болоте, еще когда молодой был, лет сто назад, может. Сказал, человек тот лежит тут с тех пор, как святой Патрик змей гонял. Плоский, как блин, вот как есть, вокруг шеи веток накручено. Папаня зарыл его обратно и ни слова полиции не сказал. Оставил человека в покое.

Кел поднимает руку Брендана из болота. Боится оторвать от тела, но нет, держится. У нее тот же красно-бурый оттенок, что и у лица, она гнется и болтается, словно без костей. Болото преобразило Брендана в нечто новое.

Запястье изгибается, как ветка, под собственным весом. Эта рука Келу и нужна: отодвинув тяжелые от воды слои рукавов, видит часы. Ремешок кожаный, сросся с рукой. Кел расстегивает ремешок и начинает предельно бережно отделять часы от руки, но плоть скользит и лопается, под нею нечто невообразимое – осклизлая беловатая масса.

Сознание Кела движется отдельно от него. Руки в перчатках – словно чьи-то еще, возятся с часами, осторожно снимают их, вытирают мокрый торф и что похуже о траву, тщательно. Кел совершенно отчетливо замечает, что трава здесь жестче на ощупь, чем на полях внизу, а штанины у него ниже колен промокли насквозь.

Часы старые, есть в них вескость и достоинство: обрамленный золотом кремовый циферблат, тонкие золотые штрихи вместо цифр и тонкие золотые стрелки. Болото пропитало ремешок, но у золота по-прежнему тусклый благородный блеск. На обратной стороне буквы: Б-П-Б, потертые, с завитками; ниже свежие и без наклона: Б-Дж-Р.

Кел вытирает перчатки о траву, извлекает из кармана пакет-струну. Хотелось бы не уносить с собой ничего с этого болота, но как ни вытирал, мелкие частицы почвы и брызги пачкают пакет изнутри. Кел убирает пакет в карман.

Смотрит на Брендана и не представляет себе, как можно положить на него обратно весь этот торф. Это противоречит всем инстинктам, какие у него есть, до самых мышц и костей. Руки хотят работать дальше, расчистить торф, открыть мальчика холодному солнцу. В горле битком слов, какие сказать по телефону и запустить мощную знакомую машину, чтобы защелкали фотоаппараты, открылись пакеты для сбора улик, посыпались вопросы, пока вся правда не прозвучит вслух и все не окажутся там, где им место.

Он почти уверен, что мог бы уронить телефон так, чтобы Март не заметил. Отслеживание по спутнику приведет достаточно точно.

Кел вновь ощущает невесомость, болото размягчается у него под коленями, сила тяжести отпускает его. Он поднимает взгляд и видит, что Март наблюдает за ним, глаз не сводит, голова чуть наклонена; ждет.

Кел смотрит на Брендана и понимает, что на Марта ему, в общем, насрать. Он в силах заставить Марта проводить его с горы. Он в силах защитить и себя, и Трей, пока не пристроит ее в заведение опеки; она будет сопротивляться, как камышовый кот, и возненавидит его до глубины души на всю оставшуюся жизнь, но зато будет вне угрозы. И сам он в мгновение ока сможет оказаться очень далеко и от нее, и от кого бы то ни было, там никто не сможет бросить ему в окно кирпич.

Мысли перескакивают на Алиссу – ее голос у самого его уха, серьезный, как в ту пору, когда она была ребенком и объясняла ему что-то о перипетиях у плюшевых зверей. “Та соседская девочка – ей сейчас необходимо постоянство. Меньше всего ей сейчас нужно, чтоб кто-то из ее жизни внезапно исчез”.