Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

Туман понемногу садился. Я достал «Лейку» и спустился к воде. Нашел заросшую тропинку, которая вывела меня к лодочному сараю. Подошел к нему с подветренной стороны. Низенький сарайчик был сложен из гнейса и крыт ржавыми листами гофрированной жести. Стены уходили на несколько метров в море, чтобы в сарай можно было заплыть прямо на лодке.

Над водой выступало несколько плоских камней — они вели за угол. Я прошел по ним, держась за подвешенный под крышей канат, и обошел торцевой конец. Сарай закрывала огроменная деревянная дверца, растрескавшаяся и размахрившаяся от воды и ветра. Посередине я различил очертания нарисованного облезшей белой краской огромного креста. Море плескалось прямо у моих ног.

А на щеколде висел норвежский, мустадовский, навесной замок.

Я вскочил в машину. Дрожащими руками вытащил из багажника карманный фонарик и связку ключей, найденную в шкатулке.

Оглядел дорогу, прислушался, нет ли кого. Снова сбежал вниз. Ухватился за канат и под плеск волн под ногами подтянулся к дверце.

Постоял не шевелясь. Тело била дрожь.

Ключ скользнул внутрь. Легкий щелчок — и блестящая дужка отскочила кверху. Зажав фонарь под мышкой, я поднял щеколду, отодвинул дверцу и пробрался внутрь.

Вечерний свет упал на старую гребную лодку, покачивающуюся на воде внутри сарая, в этом замкнутом продолжении моря. Внутренняя часть сарая стояла на сухой земле, образуя своего рода грот едва ли с метр высотой, и там я разглядел что-то белое и продолговатое. Я прикрыл за собой дверцу, чтобы меня никто не увидел, и включил фонарик.

Конус света высветил частично разбитый белый гроб.

Я не знаю, сам ли я закричал или услышал крик. Сердце мое забилось, как кролик, который понял, что его зарежут. Свет не двигался по растрескавшемуся гробу, и я не решался пошевелить фонарем, как будто в страхе перед тем, что в темных углах сарая таятся другие ужасы.

Я испугался того, что могу увидеть. Что в гробу окажется полусгнивший труп. Не труп с костями и поеденной червями кожей, но труп, который я никогда не сумею похоронить. Правда, которой мне не вынести.

Я осторожно пробрался мимо лодки. Головной конец гроба был разбит. Боковые доски остались целы, но на стыках расползлись, и весь гроб перекосился. Я сдвинул крышку в сторону.

Рыболовные сети и обломки досок.

Почему бы и не хранить их в гробу? Раз уж он уже сколочен. Как знак различия между освященной землей и возделанной землей…

Формой этот гроб походил на тот, что был сделан для дедушки, но выглядел откровеннее и проще. Его единственным украшением служила тонкая полоса орнамента, напоминающего плетеный шнурок, вдоль крышки. Я посветил фонариком на лодку. Угольно-черная, огромная и грубая, почти как спасательная шлюпка. Для перевозки гробов места достаточно.

Фонарь кругами осветил каменные стены. Выцветшая куртка. Свернутые в бухты канаты. Чумазые канистры из-под мазута, ржавый ручной инструмент. Весла.

Сквозь непрестанные удары волн я расслышал звук автомобильного двигателя, снижающего обороты. Выключил фонарик, вышел наружу и внимательным взглядом посмотрел на дорогу. Сквозь туман просвечивала пара лобовых огней.

Приостановившись ненадолго рядом с «Коммодором», машина прибавила скорости и удалилась.

Чуть позже я раздвинул дверцу пошире, впустив в сарай больше света. Сплошная сырость, у камней плескалось море. Плавно покачивающуюся лодку держало несколько склизких веревок, размахрившихся и зазеленевших.

Теперь я разглядел слово на передней части корпуса. Сначала мне показалось, что там написано «АТНА», но потом я увидел очертания пятой буквы. Лодка называлась « Патна». Видимо, она принадлежала Эйнару. В таком случае она простояла здесь пять лет и не пострадала. Древесина разбухла, и доски плотно прилегали друг к другу. А снаружи лодка обросла ракушками.

Далеко посреди пролива я различал контуры Хаф-Груни. От него до лодочного сарая расстояние было кратчайшим. Если даже остров считается необитаемым, это, может быть, не значит, что он совсем пуст?

Ворочать лодку было тяжело: она глубоко сидела в воде и поскрипывала от малейшего прикосновения. Я взял пеленг на выступ, вырисовывающийся на фоне неба, встал так, чтобы Хаф-Груни оказался у меня за спиной, и начал грести. Никогда мне не попадалась такая неповоротливая лодка, но при этом она оказалась просто невероятно устойчивой, так что, может быть, каботажные лодки специально строят такими. Немного строптивыми.