Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

Похоже, продавец меня не понял. Я начал было снова, но замолчал и пошел в машину изучать карту. Не нашел места с названием Норвик. Может, я не разобрал произношения этого человека?

Подождав, пока не уйдет та семья, я вернулся с картой в руке. Но продавца за кассой уже не было. Он ушел в служебное помещение позади молочного прилавка. Дверь туда осталась открытой. Он стоял спиной ко мне и говорил по телефону.

Подождав немного, я покинул магазин. Огляделся. Омытый дождем остров был безмолвен: усыплен поздним временем и, возможно, скепсисом.

Кое-что из разговора я уловил. То, из-за чего мой план показался мне шапкозакидательским и эгоистичным.

Может быть, я неправильно расслышал. Жужжание вентилятора над молочным прилавком заглушало разговор. Но продавец сказал: « The Norwegian». А потом что? Ждет — waiting или разыскивается — wanted?

Или он сказал то, что я и подумал сначала, но тут же отбросил как маловероятное: что, мол, он наконец приехал?

Прозвучало это как предупреждение, из тех, что заставляют черепаху спрятаться в панцирь. Может быть, Эйнар и не хотел никого видеть. Завоевав для себя фуганком и рейсмасом место под солнцем в Париже, он, возможно, превратился в угрюмого старикашку. Из тех, кто не откроет двери, если постучать. До сих пор я пер напролом, в уверенности, что историю его жизни тоже можно узнать в справочном. Но с тех пор как мне исполнилось десять лет, много воды утекло. Его жизнь могла круто измениться.

Нет, сказал я себе. У человека, который валит березу лучковой пилой, сколачивает из нее гроб и отсылает его своему брату, жизнь меняется потихоньку, если вообще меняется.

Я ездил и ездил, и все не мог найти этот Норвик. Но внезапно мне показалось, что я узнаю́ место, виденное на дедушкином снимке. Я свернул по узкой дороге в глубь острова, вглядываясь в открывающиеся пейзажи. Что толкнуло пожилого фермера, не интересующегося фотографией, остановиться и сфотографировать определенный участок ничем не примечательного берега?

Дорога вела к южной оконечности острова. Я вышел, надел свой анорак и попытался сориентироваться на местности. Закапал мелкий дождик, потом прекратился, а я все продолжал выискивать вид, уже зафиксированный на фотографии.

Из-за горки затявкала собака. Потом лай послышался ближе. Мимо меня с высунутым языком и безумными глазами пронесся и пропал вдали мокрый пойнтер с серыми пятнами на шерсти. За ним по склону торопилась, задыхаясь, худющая женщина. Она бежала прямо ко мне и сначала расстегнула куртку, а потом снова ее застегнула. Суетилась сильнее, чем псина.

— Она туда побежала, — сказал я по-английски, указав направление.

Женщина истово почесала воспаленную, покрытую коростой кожу на левой руке.

— Здесь поблизости норвежец не живет? — поинтересовался я.

— Never heard of one [14] Ни об одном не слышала ( англ. ). .

Хозяйка сбегала за собакой, вернулась и покачала головой. Отдышалась, достала пачку «Салема» и, затянувшись, отломила тлеющий кончик, после чего положила сигарету назад в пачку и опять почесала руку.

— Не знаете, где это? — спросил я, протягивая ей фотографию.

Она кивнула. Пробормотала: « Хаф-Груни » и показала на остров, который было едва видно на краешке фото.

Тут вернулась собака — она вильнула хвостом, задев мою ногу, и от нее во все стороны полетели брызги. Хозяйка надела на пса ошейник.

— Ты не суеверный? — спросила она, оттащив от меня пойнтера.

— Да в общем-то нет, — сказал я.

— Раньше люди думали, что с Хаф-Груни по ночам переплывает пролив на лодке дьявол. Перевозит гроб — кто-то видел, как тот торчит из лодки.

Я посмотрел на женщину. Потом на фотографию.

— Гробы, — сказал я. — Там жил кто-то, кто сколачивал гробы?

Местная жительница не ответила. Она извлекла из пачки недокуренную сигарету и собиралась закурить, но тут пойнтер снова бросился прочь.

— А где это, Норвик? — крикнул я ей вслед.

Она повернула голову и сказала:

— Там, где гробы.

Карта к этому времени успела сильно помяться. Я был уже недалеко от острова, который хозяйка собаки назвала Хаф-Груни, — он лежал на полпути между Анстом и соседним островом Фетлар. Порывы ветра трепали бумагу. Я повесил «Лейку» через плечо и пошел к берегу.

Подойдя к кромке воды, я почувствовал, что земное притяжение толкает меня вперед, так что пришлось выправиться, как стрелке между полюсами компаса. Местность теперь приняла внятные очертания. Горный склон справа обрел нужную высоту, бухта слева — ожидаемый мной изгиб, и я очутился внутри фотографии.