Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

— Совершенно уверен.

— Проблема в том, что это никак не может быть его адресом. В шестьдесят седьмом году в Леруике было всего восемьдесят почтовых ящиков. Почти все письма доставлялись прямо адресату по фамилии и адресу. Но я выяснила другое. Леруик , сто восемнадцать — это был номер телефона парикмахерского салона на улице Сент-Суннива-стрит.

— Парикмахерского салона?

— Дa. «Мастера Сент-Суннивы». Это возле перекрестка с улицей Короля Хокона. Я посмотрела карту.

— Гм, — сказал я мрачно. — Ну что же, спасибо за ваши усилия.

На этом месте Регине Андерсон выдержала искусственную паузу. Вступление к представлению, которое было призвано служить противовесом дням, заполненным неблагодарными и скучными запросами в зарубежный отдел справочной.

— Из разговора с вами я поняла, что это важно, — сказала она, — и попросила коллегу из «Бритиш телеком» в Абердине поискать в архивных записях. Он выяснил кое-что интересное.

— И что же?

— Этот номер парикмахерский салон получил в тридцать седьмом году. Но в течение двадцати одного года, с сорок шестого по шестьдесят седьмой год включительно, в телефонном каталоге Шетландских островов с номером Леруик, сто восемнадцать было зарегистрировано два абонента. Один — «Мастера Сент-Суннивы». А вторым был некий Э. Хирифьелль .

У меня засосало под ложечкой.

— Значит, в телефонном каталоге Шетландских островов на букву Х он значился под номером Леруик, сто восемнадцать? — уточнил я.

В трубку мне было слышно, как шелестят бумаги с отметками о ежедневных поисках среди иностранных четырнадцатизначных номеров.

— Дa, — сказала Регине, — но только до шестьдесят восьмого года.

«Наверное, в 1967 году местонахождение Эйнара разузнала Альма, — подумал я. — А на следующий год, когда родился я, он удалил запись о себе из каталога».

— Вы меня слушаете? — спросила Андерсон.

— Дa. Дa, конечно. А салон тоже тогда закрылся?

— Нет, он работал еще до семьдесят пятого года. Но тогда произошла интересная вещь. Обычно старые номера не присваивают новым абонентам в течение трех лет, потому что многие еще помнят их и звонят по ним, полагая, что прежний абонент им все еще пользуется. Так вот, этот номер вообще не оставался бесхозным. Он был перерегистрирован на женщину по имени Агнес Браун с адресом улица Сент-Суннива-стрит. Очевидно, она жила на втором этаже, как раз над бывшим салоном.

— Должно быть, она была его владелицей? — предположил я, представив себе, что эта женщина, может быть, была замужем за Эйнаром, а позже он выехал оттуда.

— Вероятнее всего. Потому что эта Агнес Браун все еще числится в каталоге на этот год. Тот же адрес, тот же номер, только начальные цифры другие с тех пор, как телефонные станции автоматизировали.

— Да что вы говорите…

— Немного странно, что она не сменила номер. Пенсионеры же обычно не любят, чтобы им названивали с утра до вечера?

— Может быть, она ждет звонка от какого-нибудь конкретного человека…

— Ну да, для этого и существует телефон, — согласилась Регине Андерсон. — Дать вам ее номер?

— Дa, пожалуйста, — сказал я. — В вас пропадает детектив.

— А вот и не пропадает, молодой человек. Я уже тридцать девять лет работаю в справочной.

Я впервые набирал заграничный номер телефона. На линии слышалось низкое жужжание. Словно сигналы с трудом пробивали себе дорогу под Северным морем. На другом конце раздался звонок — не такой, как у норвежских телефонов, а звонкое дребезжание.

Я не клал трубку, ждал.

Ответа не было.

Я повесил трубку и бесцельно походил по дому, думая об этом телефонном номере. Спустился вниз, взял дедушкин атлас, сравнил расстояния. Я знал, что когда-то Шетландские острова входили в состав Норвегии, и теперь понял почему. От Бергена до Леруика было ближе, чем от Абердина.

Тут послышался звонок телефона. Я стремглав взлетел по лестнице и схватил трубку.

— Yes, — сказал я. — Hello?

— Что? — отозвался голос на другом конце.

— Да?

— Это Раннвейг Ланнстад звонит. Это ты, Эдвард?

— А… Здравствуйте.

— Здравствуй. Ммм… мне очень жаль, но, увы, возникла одна проблема.

Она рассказала, что использовать гроб не получится. Он слишком широк для печи крематория. Вероятно, гроб был сделан по английским меркам — его ширина составляла ровно четыре фута.

« Люди с мозгами не будут мерить в футах », — говорил дедушка.

— Кстати, ты собирался положить вместе с ним в гроб нож? — спросила Ланнстад.