Олег Шмелев - Три черепахи - Повесть. Скатерть на траве - Роман

— Не ошибаетесь.

— Значит, это он подсказал относительно Елены Перфильевой?

— Да.

— У вас что же, был открытый разговор — мол, сойдись с дочерью, чтобы войти в доверие к отцу?

— Не так примитивно. Просто затеялся мужской разговор…

— В первую же встречу?

— Нет, это было уже после тех десяти кубометров. Мы стали видеться.

— Ну и?..

— Казалинский сказал, есть в городе одна девчонка — пальчики оближешь. Жалко, он для нее староват. Да и не очень-то легко подступиться.

— Мало ли в городе красивых девушек… Он что же, адрес вам сообщил?

— У нее автомобиль. Он сказал, где она заправляется. И номер машины.

— А кто она, чья дочь, кем работает Перфильев — не объяснил?

— Он объяснил: хоть у нее и автомобиль, но девочка, кажется, нуждается в деньгах.

— Вы не сочиняете? — Для Журавлева все это звучало дико.

— Сочинить можно и похлеще. Я вам голую правду.

— Ну и что же дальше?

— Познакомились. У нее тогда недавно умерла мать. Ездила на юг на моей машине. Она неважно водила. Я ее заодно и подучил. Потом дал взаймы пятьсот.

— Она вернула?

— Нет, конечно. Мы собирались пожениться.

— Казалинский радовался вашему успеху?

— А как вы думаете?

Они еще ни разу не притронулись к тому главному предмету, ради которого велся этот долгий разговор, но у Журавлева сложилось отчетливое ощущение, что Коротков считает подразумеваемый, умалчиваемый предмет совершенно ясным для него, Журавлева. Идя сюда, Журавлев допускал, что Коротков примет ту же линию поведения, какую выстроил Казалинский: сваливать основную вину на мертвого Перфильева. Но из того уже, что было тут сказано, можно сделать заключение: Коротков решил вести себя иначе. Даже если у них с Ка-залинским существовал на сей счет предварительный сговор. Поэтому Журавлев перескочил через ненужные ему сейчас подробности и приступил к основному.

— С вашего позволения, давайте определим роли. Образовался, как говорится, триумвират — вы, Казалинский и Перфильев…

— Не тот порядок, — перебил Коротков. — Казалинский, Перфильев и я.

— А не желаете поставить себя в середину?

— Я только передатчик. Ну и приемник, если уж вам так хочется.

— Значит, главным был Казалинский?

— Да.

— А роль Перфильева в чем заключалась?

— Он выписывал столько материалов, сколько требовал Казалинский.

— Вы, должно быть, плохо знаете, как распределяются фондируемые материалы. Существует разнарядка.

— В этой кузне я не разбираюсь. Знаю, что определенным лицам выписывалось больше, чем надо. Их указывал Казалинский. От них я получал деньги, отдавал Казалинскому, а он выделял часть Перфильеву.

— А вам?

— Маленькую часть.

— А что значит — указывал?

— Казалинский через меня называл Перфильеву фамилии толкачей из тех, которые приезжали что-нибудь получать.

Тут была некая шаткость. Журавлев отвел взгляд в сторону, сказал как бы в пространство:

— Такой осторожный человек… — Он в точности повторил ту же фразу, которую произнес полчаса назад, имея в виду Казалинского. — Непохоже на него. Сам себе искал клиентов… Их было довольно много. Это опасно. Вот с Сидоренковым он вел себя правильно… А здесь, простите…

— Намек понял. Были клиенты и от меня, — признал Коротков.

— Мы все это зафиксируем в протоколе. Я не предупреждал вас об ответственности за дачу ложных показаний, но, надеюсь, вы сознаете…

— Не беспокойтесь, сознаю.

Журавлев сел за стол и на разлинованных бланках записал по порядку вопросы и ответы. Он записал их в самой сжатой форме. Закончив, прочитал протокол и сказал:

— Вы подозреваете, что тормозные шланги мог повредить Казалинский?

— Больше некому.

— Сейчас вы в этом уверены, судя по вашему тону. Откуда появилась уверенность?

Не показав вида, Журавлев, однако, был действительно удивлен уверенным тоном Короткова. Если версия о предумышленном убийстве Перфильева верна, Короткову ни с какой стороны не выгодно обвинять Казалинского в покушении на его собственную жизнь, ибо ничто другое не может так подкрепить эту версию. Не иначе Коротков что-то замыслил. Журавлеву пока оставалось только гадать и внутренне поражаться холодной расчетливости этого совсем еще молодого человека. В самый раз было задать себе наивный вопрос: «И откуда такие типы берутся?» Но Журавлев во время работы подобных вопросов самому себе не задавал. Разве что после, по дороге домой.

— Я говорю, больше некому, — повторил Коротков.