Чарльз Вильямс - Мертвый штиль - Женщина из захолустья. Дядюшка Сагамор и его девочки. Мертвый штиль

— Вы, должно быть, выехали ни свет ни заря? — предположил я.

Гостья включила зажигание, и я уж было решил, что не услышу никакого ответа, но тут, повернув голову, она на миг скользнула по моему лицу отрешенным взглядом.

— Я провела ночь в городе, — сообщила моя покупательница, — и хочу есть.

Она развернула пикап и скрылась, шурша шинами по гравию. Я посмотрел ей вслед, пожал плечами и вновь вернулся в магазин. Ела она или нет — меня это не касалось, мое дело — продавать лодочные моторы. Отправляйтесь домой, мадам! Отправляйтесь к своему мужу, готовому вас согреть.

В офисе я возобновил поиски коробки с марками и наконец нашел ее в самом углу на дне нижнего ящика. Марок в ней оставалось от силы с полдюжины. «Пожалуй, не мешало бы пополнить запас», — подумал я. А заодно загляну и в банк, чтобы положить деньги на депозит: был уже понедельник, а у нас в сейфе все еще хранилась выручка за пятницу и за субботу.

Я открыл сейф, проштамповал и заверил чеки, затем сосчитал бумажки и серебро. Просуммировав наличность на счетной машинке, я только тут вспомнил про деньги, что уплатила мне миссис Нанн. Не мешало бы разменять эти двадцатки, чтобы было чем давать сдачу, хотя бы в начале дня. Отсчитав сорок долларов пятерками, однушками и мелочью, я понес разменные деньги к кассе и пробил «Без продажи», чтобы открыть ящик. Вытягивая эти двадцатки из-под валика в отделении слева, я снова как бы вскользь отметил хрустящую новизну тех двух, что были сверху. Даже не знаю почему: в любом бизнесе, где приходится иметь дело с наличкой, новые банкноты мелкого и среднего достоинства — вещь довольно обыденная. Возможно, потому, что обе Они лежали рядышком и края их слегка слиплись и завернулись под валиком. Одна из двадцаток была испачкана чем-то коричневым почти до середины по самому краю.

Я разлепил их, разложил мелочь и разменные деньги по соответствующим отделениям и запихнул одну двадцатку к себе в бумажник, чтобы купить на нее марок. Уже закрывая ящик кассового аппарата, я услышал шаркающие шаги по гравию. Это был Отис. Он отпер дверь и вошел как раз тогда, когда я спрятал бумажник в карман и сграбастал две другие двадцатки, предназначенные для банка. Отис закурил сигарету и печально взглянул на счетчик.

— Снова потрошите кассу, босс?

Его полное имя было Отис Олин Шоу. Ему было около сорока пяти, и он немного смахивал на Линкольна, с той лишь разницей, что у Отиса черные волосы начали выпадать, а макушка и вовсе облысела. На лице застыло кислое выражение, словно у гробовщика, только что узнавшего, что его лучший друг был кремирован конкурирующей фирмой и отправился в мир иной, оставшись ему должен триста долларов. Эта неизбывная печаль, однако, скрывала его юмор висельника, недюжинный интеллект и настоящую гениальность, когда дело касалось двигателей внутреннего сгорания.

— Доброе утро, герр Шопенгауэр, — отозвался я. — Как насчет веселенького словца?

Он лишь качнул головой, поплелся следом за мной в офис, уселся на письменный стол и с мрачным видом стал наблюдать, как я распихиваю в белый мешок, используемый мной для доставки в банк налички, банкноты и чеки.

— Только сегодня утром я говорил своей старухе, — сообщил Отис, — что у меня есть шанс добиться повышения зарплаты именно сейчас, когда героин начал дешеветь. Минимум до четырнадцати долларов в неделю.

Я добавил двадцатки к наличке, предназначенной для банка, и прикрепил квиток с новой расчетной суммой к ручке мешка.

— Не рассчитывай на это, — возразил я. — Качество героина становится хуже, и его идет намного больше.

Отис воздел руки к небу:

— О, ради себя я не попросил бы ни цента. Это просто из-за… ну, словом, старуха мне житья не дает. Она слоняется по городу и завидует молоденьким леди…

— Выпори ее, — предложил я, — и заставь сидеть дома. Что же ты за мужик, в конце концов?!

— У меня слишком доброе сердце, босс. Ей обычно приходится повсюду таскать за собой одного из малышей, который слишком слаб, чтобы ходить.

У него был всего один ребенок, крепыш лет четырнадцати, который и сейчас уже выглядел как защитник футбольной команды. Они владели собственным домом, а Отис за неделю выжимал до сотни долларов, считая зарплату, комиссионные и сверхурочные.

Он вернулся к себе в мастерскую. Я же открыл большие выдвижные двери магазина. Уже сейчас, в половине девятого, стояла удушающая жара: в это августовское утро на небе не было ни облачка. Я прошелся с веником по демонстрационному залу вокруг тележек и лодок. У нас на полу красовалось свыше дюжины моделей, начиная от крытой лодки для охоты на уток и кончая полностью оборудованной шестнадцатифутовой моторкой, которая стоила около двух тысяч долларов.