Чарльз Вильямс - Мертвый штиль - Женщина из захолустья. Дядюшка Сагамор и его девочки. Мертвый штиль

Я взял сумочку с сиденья.

— Закройте глаза, — потребовал я.

Джуэл подчинилась. Я открыл сумочку. Двадцатка все еще лежала там, отдельно от перетянутых резинкой денег. Я быстро вытащил ее и заменил той, что была у меня в кармане. Затем опустил туда коробочку в подарочной упаковке, закрыл сумочку и положил ей на колени.

— Все готово? — спросила она.

— Почти, — отозвался я, после чего обхватил ее лицо ладонями и нежно поцеловал в губы. — Теперь все.

Она прижала свои ладони к моим и открыла глаза.

— Не надо, — прошептала она.

— Знаю. Но ничего не мог с собой поделать. Вы так прекрасны и невинны, ну совсем как спящий ребенок…

«Заткнись, похотливый лицемер. Ты же заполучил свою двадцатку! Неужто хочешь заполучить и чужую жену в придачу?»

— Я… Я должна ехать, Барни.

— Ну, пожалуйста! Еще минуту.

— Нет! Прощайте, Барни!

— Хорошо. — Я поцеловал ее вновь, и она слегка вздрогнула. Обняла меня и на миг тесно прижалась, а потом отстранилась.

— Выходите, — произнесла Джуэл, словно борясь с собой.

Я и сам не хотел так легко отступаться, особенно после прошлой ночи, когда принял решение держаться от жены подальше, и мне стоило больших трудов убедить себя, что соблазнять Джуэл никогда не входило в мои планы. Однако раз я затеял этот спектакль, надо доигрывать роль благородного рыцаря до конца. Довольно неохотно я вылез из машины и закрыл дверцу.

— Мне нельзя искать с вами встречи?

— Нет, — ответила она. — Я вам не доверяю.

— А вам хотелось бы верить мне?

Она ничего не сказала в ответ, развернула пикап и покатила прочь, даже не оглянувшись.

Когда шум от ее колымаги стих вдали, я вытащил двадцатку из кармана. Она была в точности такая же, как две другие, — новехонькая и замаранная по краю. Вспомнив, что банкнот лежал на прилавке, почти под носом у агента ФБР, я невольно содрогнулся.

Щелкнув зажигалкой, я поднес язычок пламени к уголку двадцатки и стал наблюдать, как она горит. Затем растер пепел в порошок, высыпал в колею и забросал сверху песком. После чего сел в машину и поехал обратно в город.

Когда я вернулся в магазин, у меня в офисе был Рамси. Он выглядел спокойным и держался безукоризненно вежливо, да и визит его носил чисто формальный характер, но в отличие от нашей первой встречи, теперь я начал его бояться.

Какой толк напоминать себе, что я не совершил никакого преступления, кроме как утаил информацию, в чем меня едва ли можно уличить по той простой причине, что об этом никто не знает. Тем не менее он меня пугал. И не столько сам Рамси, сколько его вопросы.

«Но почему?» — ломал я голову. Что же такого особенного в этом следователе — пусть даже изощренном и поднаторевшем в своем деле, — что вызывает страх, когда те же самые вопросы, заданные кем-то другим, привели бы только к скуке и раздражению. Ответ всплыл в голове сам собой и на первый взгляд граничил с абсурдом: да просто потому, что он умеет внимательно слушать.

В этом безумном мире, где два миллиарда людей тянут лямку по шестнадцать часов в день, человек, который выслушивает ответы на свои вопросы, действительно пугает. Рамси внимает вашим словам, оставаясь совершенно невозмутимым. Он поглощает сказанное вами в пугающей тишине и с безразличием зыбучих песков, засасывающих в свои бездонные глубины неосторожное животное с неотвратимостью рока. Бесполезно пытаться запутать его спустя шесть месяцев, ибо он помнит все сказанное вами в первый раз. И в самом конце доконает вас с помощью обычной арифметики. Нетрудно состыковать два ответа. А вот попробуйте-ка состыковать целую тысячу?

Мне вдруг подумалось, что магнитофон мог бы произвести тот же самый эффект. Ан нет! Все дело в нашем восприятии. В двадцатом веке никого не удивишь машиной, какие бы она ни вытворяла чудеса, но человек по-прежнему гораздо больше говорит сам, нежели слушает. Когда он этого не делает — мы нервничаем!

«Ну, — подумал я, борясь со своими страхами, — я все еще могу взять над ними верх. Просто потому, что существенно опередил их в своих поисках».

Впрочем, уже через несколько минут после того, как он встал, торжественно пожал мне руку и произнес: «Мы ценим ваше сотрудничество, мистер Годвин», — меня вновь одолели сомнения. Один из нас был олухом. А в ФБР олухов не держат.

Я едва не извелся за субботу, борясь с искушением немедленно отправиться на озеро, но сумел-таки отложить поездку туда до воскресенья. Приходилось быть очень осторожным: любой необдуманный поступок с моей стороны мог обернуться нежелательными последствиями и даже оказаться опасным.