Чарльз Вильямс - Мертвый штиль - Женщина из захолустья. Дядюшка Сагамор и его девочки. Мертвый штиль

Я закурил вторую сигарету и, глядя в темноту, снова усомнился в том, что эта история с двадцатками имеет какое-то отношение к Хайгу. Но черт побери, факты — упрямая вещь! Я мысленно разложил все по полочкам.

Во-первых. Деньги так и не нашли.

Во-вторых. Деньги все еще ищут, и часть их, по меньшей мере, идентифицирована по номерам.

В-третьих. Эти две двадцатки являются вещественным доказательством. ФБР заинтересовано в том, чтобы выяснить их источник. И мне среди прочих снимков была показана и фотография Хайга.

В-четвертых. «Горячие» банкноты пришли отсюда.

Но где же логика? Сам Хайг из Сан-Франциско. Он типичный горожанин. Ему и дня не выжить в этой болотистой глухомани, даже если бы он смог добраться сюда, не говоря уже о том, что только последний дурак будет прятаться в совершенно незнакомых и непривычных для себя местах. Да он сразу же засветился бы здесь как белый среди готтентотов!

Впрочем, не стоит спешить с выводами. Не исключено, что Хайг мертв. Будь он до сих пор жив — ФБР давно было уже его нашло. Однако это лишь осложняет разгадку тайны. Почему не обнаружены его останки? И как деньги попали сюда… ну, эти самые две двадцатки? Предположим, кто-то в силу стечения пока еще неизвестных обстоятельств стал их обладателем: даже тупица догадался бы, что, если в здешних местах ему попадается чемодан полный денег, надо крайне осторожно их тратить. Итак, почему сразу два новеньких и хрустящих банкнота достоинством двадцать долларов каждый оказались в таком месте, где даже потрепанная двадцатка тут же привлечет к себе внимание?

Впрочем… Джуэл сказала, что провела ночь в городе. Может, там у нее и появились эти деньги? Нет. Как-то не вяжется. Нанн просил ее забрать моторы, поэтому должен был и снабдить деньгами. Банкноты пришли отсюда. Как ни крути, а стало быть, либо Нанны захапали всю добычу сами, либо кто-то, имея при себе деньги ограбленного банка, потратил часть их именно здесь. Нанна можно исключить: он бывший полицейский, и если бы решился потратить «горячие» денежки, то сделал бы это там, где их не так легко обнаружить.

Я ухмыльнулся, когда до меня вдруг дошло, что все мои теории и предположения зиждятся на убеждении, будто некто, волею судеб завладевший награбленной добычей, непременно мошенник, если не хуже, а отнюдь не честный человек, который просто обратился бы к ближайшему копу и передал бы тому сумку с деньгами. А всему виной закон Годвина о порочности человеческой натуры, который гласит: «Степень порядочности прямо пропорциональна расстоянию до источника искушения и обратно пропорциональна масштабу искушения».

Я пытался придумать какой-нибудь способ, дабы заставить Джуэл расколоться насчет этих двадцаток. Но все, что приходило на ум, не выдерживало никакой критики, ибо так или иначе могло вызвать подозрения. Уже одно мое появление здесь спустя всего несколько часов после ее визита в магазин выглядело странным, а уж если я предприму какие-либо действия… Короче говоря, прошло немало времени, прежде чем я заснул.

С утра пораньше меня разбудил шум автомобиля, паркующегося возле кемпинга. Я оглядел свою скромную обитель. Крыша была из гофрированных листов металла, а пол из плохо подогнанных сосновых планок, обтесанных хуже некуда. Помимо кровати, здесь еще были железная печурка для обогрева во время сезона охоты на уток и деревянный ящик, на котором стояли ведерко с водой и тазик для умывания. Я торопливо ополоснул лицо, облачился в рыбацкий костюм цвета хаки и вышел наружу, чтобы почистить зубы. Стояла такая тишина, что с непривычки в ушах зазвенело и возникло ощущение, что вот-вот раздастся взрыв. Водная гладь небольшого залива, окаймленного подступающими стеной высокими деревьями с густыми кронами, была темной и непотревоженной, над ней клубился туман. Восемь или десять «скифов» были пришвартованы к сходням, которые отражались в воде, как в зеркале. Все было влажным от росы.

Вновь прибывший в любом случае должен отправиться в местную «штаб-квартиру». Я последовал его примеру и тоже вошел в бревенчатую постройку. Здесь вновь горела лампа, ее белый свет струился из открытой двери, сливаясь с серыми рассветными красками. Джуэл Нанн, в шортах и мужской рубашке, жарила яичницу. Услышав шум отодвигаемой занавески, она бросила на меня мрачный взгляд, и я увидел, что ее глаза припухли и покраснели, как от бессонницы или от слез. Сам же Нанн доставал приманку из ящика. Он коротко кивнул мне. Другой мужчина, должно быть тот самый, что звонил на ночь глядя, сидел у стойки. Он с любопытством повернул голову. Я его не знал: худощавый, седеющий человек на пятом десятке, одетый в отглаженные брюки.