После паузы математик произнес изумленно:
— Он совершил три убийства?
— Кто? — Следователь как-то своеобразно прищурился, чуть ли не подмигнул.
— Тимоша.
— Ах, Тимоша. А вы как думаете?
— Абсурд! Не верю.
— Мне тоже не очень верится.
— Да для органов эта версия — манна небесная! — сорвался математик. — Вон он убийца — невменяемый!.. Простите, я не про вас лично…
— Не обижаюсь, Иван Павлович, — великодушно подхватил следователь, — напротив, понимаю, вы в состоянии срыва.
— Это почему же?
— Вам ведь нелегко дались последние дни? Все эти призраки, блуждающие по саду… Наверняка Тимоша и блуждал тут, мать его говорит: он и по ночам имеет привычку косить, у него маниакальная идея, что животные голодают.
— Какие животные?
— Домашняя скотинка: козы, овцы, поросята и корова с теленочком, идиот якобы чувствует невыносимое сострадание ко всему живому, жалеет Божью тварь, как она выразилась.
— Почему «якобы»? — резко возразил Иван Павлович. — Зачем несчастному нужны драгоценности — символы богатства цивилизованного? Академик в день смерти не ему звонил и не с ним ночью в кабинете встречался.
— Знамо дело, — кивнул Сергей Прокофьевич. — Кстати, вы же Вышеславского навещали, вон говорите, на философские темы беседовали.
— Заходил иногда.
— В последние его деньки?
— И в последние.
— В кабинете вселенские судьбы-то решали?
Математик нечаянно поймал взгляд Анны — исступленно любопытный — и как будто невольно ответил:
— Случалось, и в кабинете.
Следователь переспросил сухим официальным тоном:
— Вам приходилось бывать в кабинете Вышеславского перед его смертью?
— Приходилось, — твердо подтвердил Иван Павлович.
— Где вы располагались?
— Располагались? — До Ивана Павловича не доходил смысл этих вопросов, но опасность он почуял, как зверь, инстинктивно.
— Сидели где? Академик, как я мыслю, по старой привычке никого в кабинет не пускал — священное место.
— А Кривошеину?
— То коллега.
— А журналиста?
— Наверно, в виде исключения, уж очень важные встречи. У него, кроме кресла, и присесть негде. На свою кровать вас пускал?
Математик внезапно вспомнил разговор с журналистом.
— Я на подоконнике сидел, всего раза два-три и был у него наверху.
— Когда в последний раз?
— Кажется, в среду.
— Бумаги на столе трогали?
— Не помню. Хотя… да, я записал одно уравнение.
— Что ж, поищем листок с вашей записью.
— А в чем, собственно, дело?
Следователь сказал после паузы:
— На одном из листов бумаги для печатания, которыми преступник вытирал руки, отпечаток вашего большого пальца. Я позвонил сейчас Игорю — он подтвердил.
— Окровавленный отпечаток? — уточнил Иван Павлович с внезапной внутренней дрожью.
— Кабы окровавленный, я б не тут с вами беседовал. — Сергей Прокофьевич вроде смягчился. — Сегодня ночью вы оба в кабинете «наследили».
— Мы с Анной поднимались…
— Знаю. «Пальчик» с дверной ручки показался мне странно знакомым… чисто зрительная память, профессиональная. Сверяю с тем, что на бумажке, — ваш? И у математика как раз не брали отпечатки. Ну, Игорь удостоверился.
— Смешно оправдываться…
— Уверяю вас, Иван Павлович, ничего смешного тут нету. Мотив вычислить несложно, по вашим же версиям: молодая соседка, внебрачный сын, догадка деда. У вас есть машина, однако вы сопровождали Рюмину на электричке.
— У меня мотор барахлит.
— У вас все барахлит — и мотор, и зажигалка, да?
Иван Павлович мельком посмотрел на Анну — она ответила непроницаемым взглядом.
— Вы собираетесь меня арестовать?
— Я в некотором недоумении, — признался следователь.
— Да ну?
— Не пижоньте. Поджилки-то трясутся?
— Трясутся. — Иван Павлович усмехнулся. — Мне все-таки придется в полную силу вступить в борьбу.
— Поясните!
— С самого начала судьба подталкивала — еще с нападения на Анну. А я все раскачивался.
— Да нет, вы очень активны.
— Не очень. В чем же недоумение?
— Зачем вы признались — по собственному почину! — что Вышеславский позвал вас перед своей гибелью? Помните, из окна кабинета.
— Вы полагаете, мы созвонились — и к ночи я пришел к нему в дом?
— Разве не логично? Так объясните же, как человек разумный, с какой целью вы затронули тот момент.
— Бесцельно. Мне нечего было скрывать. Я не убийца, не сумасшедший — человек разумный, вы сказали.
Сергей Прокофьевич вздохнул и взглянул на наручные часы.
Читать дальше