Марина Серова - Что соврал покойник

– Жива, значит. – Он вяло покосился на меня. – Тем лучше, меньше срок.

– Не думаю, что вам это существенно поможет, – заметила я и внезапно спросила: – Можете оказать мне услугу?

– Это в моем-то положении? А ты, я вижу, девушка с юмором.

– Ничего сложного. Я умираю от любопытства, а вы можете его удовлетворить, если захотите, конечно.

– Давай выкладывай свой вопрос, – разрешил Окчурин. – Может, за это когда передачку мне принесешь, печенье домашнее или что-то в этом роде.

– У вас с чувством юмора тоже все в порядке, как я погляжу, – невольно улыбнулась я.

– Спрашивай, пока не поздно.

– Как папка с финансовыми документами попала в руки Веденкина?

– Ищешь виноватых или хочешь совесть успокоить? Расслабься, Веденкин в той истории замешан не был, кишка тонка, – усмехнулся Окчурин. – Вот выкрасть папку из кабинета начальника – это в его стиле, шантаж тоже по зубам, а мокруха – увольте. Да и кем он был в то время? Простой курьер.

– Он тоже работал на вас? – удивилась я.

– Тогда они все подо мной ходили. Лихие девяностые, девочка, к самостоятельности не располагали.

– И вы оставили его в живых, зная, что папка у него?

– Нет, дорогуша, я знал только, что она пропала. Кто ее украл, я выяснил гораздо позже, но к тому времени мои бывшие подчиненные успели встать на ноги и подобраться к ним было не так-то просто, – ответил Окчурин.

В этот момент Мельников отдал приказ выводить задержанных. Я смотрела вслед Окчурину, а в голове крутилась одна мысль – Веденкин виновен в том, что случилось в его доме, не меньше Окчурина. Да, он не был организатором и исполнителем, но из-за его молчания преступник остался на свободе, а шантаж спровоцировал новые преступления. Где грань между преступлением и проступком? Конечно, существует понятие подстрекательства к преступлению, но, увы, это не наш случай. Придется все же обдумать ситуацию и решить, как быть с Веденкиным и его папкой.

– Татьяна, ты едешь домой или собираешься тут до ночи торчать? – выплыл откуда-то голос Мельникова.

Я тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли, улыбнулась ему и попросила отвезти меня домой. Свою машину я оставила возле участка, отправляться за ней сейчас не было никаких сил. Мне хотелось поскорее забраться в постель и спать, спать, спать…

После ареста Окчурина и Усольцева прошло больше суток, а я все еще не встретилась со своим клиентом и не отчиталась о проделанной работе. Сначала отчаянно хотелось спать, ведь накануне мне пришлось всю ночь выслушивать показания Боксера, а потом устраивать знаменательную встречу в доме Окчурина. Домой я приехала около полудня и рухнула в постель, рассчитывая поспать часов до шести, а потом бодро проснуться и решить, что делать с клиентом. Вместо этого я проспала до восьми утра, ни разу не проснувшись.

Утром я взяла в руки телефон и ужаснулась. Пока я спала, мне двенадцать раз звонила Ленка, шесть раз – Роман Веденкин, а Мельников – без счета. Я порадовалась, что отключила звук, иначе сна мне было бы не видать. Угрызений совести из-за пропущенных звонков я не испытывала – в конце концов, человек имеет право на отдых и уединение.

Приняв душ, я сварила кофе, устроилась на диване и с наслаждением его выпила. Не хотелось думать, что в ближайшее время предстоит еще решать щекотливый вопрос с клиентом, но я понимала, что довести дело до логического конца все же придется. Потянув время еще немного, я приступила к разработке финальной части операции.

Историю с пропавшей папкой полностью замять не удастся, это очевидно. Любой следователь, к которому попадет дело Окчурина и Усольцева, в первую очередь поинтересуется, что было в папке, если ради нее они пошли на убийство. Предъявить им материалы, которые находились у меня в руках, было чревато серьезными последствиями для Веденкина. Во-первых, он скрыл важные факты, способные пролить свет на смерть Халалеева, то есть препятствовал следствию. Во-вторых, он много лет занимался шантажом, а это противозаконно. В-третьих, он не обратился в полицию, когда в его дом проникли воры, а один из них предположительно был там убит. Назвать его законопослушным гражданином после всего того, что он совершил, было решительно невозможно.

С другой стороны, дело Халалеева за давностью лет вряд ли удастся реанимировать. Вину Окчурина будет трудно доказать, так стоит ли ворошить прошлое? На этот вопрос я должна была ответить в первую очередь. Если я пренебрегу этической стороной дела и выдам клиента, то после этого мне можно уходить из профессии, потому что больше никто не рискнет доверить мне свои тайны. Нет, такой вариант меня не устраивал. Я должна была найти выход, приемлемый и для моей совести, и для клиента.