Мария Долонь - #в_чёрном_теле

Вертман?! Это не может быть простым совпадением.

Он поёжился, достал из широкого кармана плоскую фляжку. Жестом предложил Инге, она мотнула головой. Рассказ Игоря никак не укладывался в голове.

– Вы сказали «опять к Вертману». Это он – заведующий научной частью?

– Да, он. Анатолий Ефимович Вертман. Вы его знаете?

– Пока нет. Какой он?

– Настоящий учёный, одержимый. В чём-то даже гений, – задумался Лавренюк.

– Спасибо, Игорь. – Инга протянула руку.

Она смотрела в его широкую спину; в походке было что-то обречённое. Инга дошла почти до ворот, села на скамейку. Набрала Холодивкер.

– Холодильник. Теперь нам точно пора увидеться с твоим Вертманом.

…Была у Оли Гривы ещё одна специализация, о которой я узнал позже, когда сам уже ходил с центровыми. Она поставляла девчонок. Сначала из своей школы, потом из техникума. Свободных хат у нас ни у кого не было, ну разве что самодельная качалка в подвале, но то был штаб Зуба, и использовать его для развлечений было запрещено. Пацаны решили проблему просто – облюбовали парикмахерскую номер три. Она находилась в отдельном доме у промзоны, далеко от жилых кварталов и людных мест. Раньше, когда работал завод и относящиеся к нему мастерские, парикмахерская стояла на проходном месте, но потом жизнь переместилась в сторону вокзала и рынка, и она оказалась на отшибе. Владелец, армянин Ованес, занимался в основном точками на рынке, а в салоне с утра до вечера крутилась Надя. Одна на всё: стрижка, маникюр и прочие бабские штучки. Пацаны дали Оле задание: наладить контакт с Надей, получить ключи. Запугивать долго не пришлось – Надя сдалась сразу. Три комнаты парикмахерской по вечерам были в полном распоряжении центровых. Ованеса в дело не посвятили – не хотели связываться с армянами.

Оля работала просто. Пацаны выбирали понравившуюся девочку, Оля с ней знакомилась, на дискотеке или на занятиях, потом звала за компанию с собой в парикмахерскую, предлагала бесплатный маникюр или завивку. Девчонки велись легко. Ну а в парикмахерской их уже встречали, с цветами и шампанским. С водкой, проще говоря. Пацаны любили всё обставлять празднично – никакого насилия. Это называлось «вечеринка». Сначала культурно выпивали, нюхали, если было что, потом предлагали девчонке по-хорошему. Если она соглашалась, её потом отвозили домой и больше не трогали. Если начинались крики и угрозы: «Я папе расскажу! Я вас в милицию сдам!», то с ней не церемонились. Были и такие, кто не по одному разу побывал на «вечеринках». Скоро на Центре не осталось ни одной симпатичной девки, которую бы пацаны ни попробовали. Было два привода за это, и оба не дошли до суда. Дела были закрыты – потерпевшие отказывались от показаний. Я так думаю, Зуб прилагал усилия, чтобы своих отмазать. Виталька тоже участвовал в «вечеринках», ему всё в кайф было. А мне нет.

Я ведь про девчонок мало что знаю. Точно они с другой планеты – существа какие-то блестящие, хлипкие. Визгу от них много, хнычут, наряжаются, ничего толком не делают, ну вот рожают иногда, по глупости, наверное. Я их всегда старался стороной обходить.

Мне тогда как раз тринадцать исполнилось, Виталька сговорился с Домушником: «Давай малого просветим, у него ещё ни разу не было». В обход меня решили, гады. Суббота была, мы сделали рейд по центру, без предъяв, всё чисто, получили в ларьке положенных нам два литра и пакет томатного сока. «А теперь в салон красоты!» – загоготали пацаны. И кто-то сунул мне в руки обломанную ветку сирени. Я знал, конечно, про те дела, но чего-то так стрёмно стало, хоть волком вой. Как отдали меня на средневековую площадь, в кромешный стыд и боль.

У салона Оля Грива вышла навстречу: «Готова». Мы заходим, вижу – Верка с нашей школы, из 9 «В», в джинсовой узкой юбке, губы блестящим фиолетовым намазаны. Глазами хлопает, не понимает. Никогда бы не подумал, что мне впервые выпадет с Веркой. Начался всегдашний базар, вытащили стаканы, разлили спирт пополам с соком. Верка задрожала: «Мальчики, я домой пойду, ага?» А Домушник берёт ножницы с парикмахерского столика и бретельки ей на майке отстригает. Она криком заходится. Пацаны смотрят, не трогают до поры. Я махнул разом полстакана – к голове жар поднялся. Стою, как дурак, держу эту сирень и цветы обкусываю. Виталька локтем толкает: давай, мол, братишка. А я этот грёбаный блеск на губах вижу и отлетаю куда-то. Потом они уложили её на диван, стянули юбку. Я подошёл, сел на край, даже прикоснуться не могу. Она уже не кричала, дрожала мелко. И тут подкатило изнутри, я едва успел выскочить на улицу. Когда очухался, не стал обратно заходить, пацаны веселились там вовсю.