Елена Михалкова - Кто остался под холмом

– Здесь поблизости есть фельдшерский пункт, сначала я тебя туда отвезу, а потом в больницу, – сказал он, вернувшись. – Приготовься, будет неприятно.

– Как будто когда-то было иначе…

– Тихо!

Он перетащил Илюшина на заднее сиденье и обернулся к девушке:

– Садись, ну!

– Герман побежал за Мартой, – отчаянно сказала она, глотая слезы. – Она устала и замерзла, он ее догонит. Догонит!

Несколько секунд Бабкин смотрел на нее. Потом перевел взгляд на Илюшина. Потом снова на девушку.

– Ты сможешь вести машину?

Валя кивнула.

– В какую сторону они побежали?

Федя Буслаев почти забыл свое настоящее имя. Много лет он был Малой и только изредка вновь становился Федей – когда приезжала учительница. Он жалел, что она не может бывать у них чаще, но Илья когда-то объяснил ему, что все из-за реки: через нее трудно перебраться.

Малой забывал многое. Но это он запомнил накрепко.

Илья обучил его вести хозяйство. С каждым годом Малой все чаще оставался в избе один: Илья мог уйти до рассвета, а вернуться после захода солнца. Он пытался пристрастить к охоте и его, но из этого ничего не вышло. А рыбачить вдвоем им было нельзя, потому что Малой не мог показываться на берегу. Илья грозил: заметят рыбаки – порежут тебя мелкими кусочками, пустят на корм рыбам.

Страшно!

В этот раз Илья пропал надолго. Малой затосковал – не по Илье, а по давно заведенному порядку; привычный ход вещей был нарушен, и это не сулило ничего хорошего.

Что же делать, что делать? Казалось, от него чего-то ждут, но кто ждет, зачем… Он всегда расстраивался, когда вокруг начинал твориться сумбур; когда предметы вставали с ног на голову, менялись местами дни, месяцы и даже годы, а человеческие имена скакали, точно блохи с одной головы на другую, и Олег мог запросто превратиться в Василия, а тот – в Сергея.

Однажды его осенило: может быть, все это работает в обратную сторону? Мир разъезжается, как дырявый лоскут, когда он расстраивается, и вся катавасия существует только в его голове. Но мысль оказалась неподъемна, как глыба, и, походив вокруг нее, он пожал плечами и ушел.

Малой разогрел кашу, заправил тушенкой, без аппетита пожевал разварившуюся гречку. Похныкал, но в опустевшем доме плач звучал жутковато. Когда солнце начало валиться за лес, а Илья так и не появился, он вышел из дома и пошел куда глаза глядят.

Тропа вывела его к реке. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он двинулся вверх по берегу, машинально делая поправку на силу течения. Пройдя достаточно, вошел в воду и поплыл.

Должно быть, Илья ждет его на другом берегу. Через реку трудно перебраться, он сам говорил.

Никакого противоречия между этими двумя утверждениями Малой не видел; если бы его спросили, как же, в таком случае, Илья оказался на той стороне реки, он ответил бы без малейшего сомнения: Илюша умный, он что-то придумал.

Выбравшись на песок, Малой отряхнулся, как собака, выжал на себе футболку. Вдалеке, возле вытащенной на берег лодки, виднелся навес, и логично было бы ожидать, что Илья окажется под ним.

Но там не нашлось ничего, кроме вороха одежды.

– Илья! – плаксиво позвал Малой.

Он принялся ходить по берегу, пытаясь понять, что ему делать. Ждать? Вскарабкаться на гору, к домам? В них живут злые рыбаки. И еще он твердо знал, что в город нельзя возвращаться, вот только не помнил отчего.

Никита Мусин весь день провел в кустах за сараем, где когда-то было убежище Марты. Только к вечеру вылез и, крадучись, по задворкам добрался до реки.

Домой он идти боялся. Мать начнет плакать, отец орать, и противно будет смотреть на двух взрослых людей, которых настропалила полоумная старуха. Стыдно за них! Просто по-человечески стыдно!

Никита рассудил, что вернуться следует ближе к полуночи, когда о нем уже начнут волноваться и радость от возвращения сына пересилит гнев. И чего Шишигина распсиховалась? Ну, подшутил над девчонкой. Никита твердо решил: если спросят, для чего он выманил Бялик из дома, ответит, что развлекался. О фотографе нельзя упоминать. Допустим – ну, маловероятно, но отчего бы не пофантазировать, – что Герману захотелось изнасиловать дурочку. Может, у него встает только на рыжих малолеток, ха-ха-ха! Тогда что же получается: Никита – сообщник, раз действовал по его указке? Нет уж, разбирайтесь сами с вашими извращенцами, его это не касается.

Когда Никита вышел к пристани, на душе было так паршиво, словно кошки сначала скребли на ней, а потом издохли. Не из-за Бялик – вся история с ней была лишь досадной помехой, из-за которой он вынужден был отсиживаться по кустам, – из-за Тамары. Шишига и Гурьянова ее убили. Две твари! Справедливый расчет: они у него – Тамару, он у них – Марту.