Мэри Стюарт - Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости [сборник]

Подойдя еще ближе, я стала вглядываться. Скользящий по куче луч во что-то уперся и замер. Раз дрогнув, он замер вновь и на сей раз чересчур ярко осветил то, что валялось за кучей грязи и камней.

Убийца даже не потрудился похоронить Найджела. Просто приволок его сюда и бросил. И теперь он лежал, застывший, кошмарный и несусветно нелепый, между кучей мусора и стеной пещеры.

За одно ужасное мгновение до того, как фонарик выпал из моей онемевшей руки и меня вновь обступила милостивая тьма, я узнала, что же произошло с Найджелом. Как много, оказывается, можно увидеть за секунду внезапного потрясения; вся картина целиком отпечатывается у тебя в мозгу, и по сию пору она возвращается ко мне миллионами ночных кошмаров. И ничего в ней не пропущено — каждая ужасающая деталь навсегда запечатлелась у меня в голове, чтобы являться ко мне вновь и вновь.

Его связали. Веревки на нем не было, ведь она понадобилась убийце, но его запястья были разодраны до крови, так как он боролся. Его связали и пытали. В одно мгновение я увидела, что поношенная зеленая рубашка была разорвана от тощего плеча вниз, а на верхней части руки на обгоревшей коже четко вырисовывались пятна, так регулярно расположенные в такой тошнотворной последовательности, что было совершенно ясно, что они означали. Его прижигали четыре или пять раз — специально. Я увидела и другое, чего сразу и не осознала, но это опять и опять возвращалось ко мне в ночных кошмарах, хотя видела я это всего секунду. Я не хочу рассказывать об этом. Пусть будет известно лишь то, что Найджел умер в мучениях. Глаза его были открыты. Помню, как сверкнули они в свете фонарика. А в его оскаленных, словно в усмешке, зубах торчало что-то напоминавшее кусок кожи… кожи с ободранного большого пальца Димитриоса… с грязной руки убийцы, которая еще вчера на Розовой скале держала меня за плечо.

И тут упал фонарик, и упала тьма. Что было потом, не знаю. Помню сначала яркую кошмарную картину при свете фонарика, и тут же мрак и холодный камень; он падал на меня, драл на мне одежду, ставил мне подножки, когда я бросилась бежать; и каким же мягким он оказался, когда мое хныкающее тело стало падать…

Лежала я у ног Аполлона во влажном мху. И волосы, и руки, и одежда на груди у меня были мокрыми. Почему-то болела правая рука там, где она прижималась к траве. Сломанный конец золотой стрелы. Я села и долго глядела на нее, не понимая, на что я гляжу.

Это Димитриос, сбивчиво думала я, Димитриос… Вчера он убил Найджела. Как раз в тот момент, когда мы были здесь, во впадине, на ярком солнце, Найджел находился в пещере вместе со своим убийцей, связанный и замученный, и… Нет, не сходится: у него не было кляпа во рту, тогда бы мы его услышали. Он был мертв еще до того, как мы попали сюда, а потом грек отправился в Дельфы обыскивать его комнату…

Уставившись на искусно обработанный кусок золота у меня в руке, я пыталась размышлять. Но единственное, что приходило мне на ум, это то, что Найджел — бедный, запутавшийся, нетерпеливый, юный Найджел, который был хорошим художником, — убит Димитриосом…

Димитриос! И тут меня осенило, причем отнюдь не смутно; мозг мой словно резко пронзило стрелой, подобной той, что колола мне ладонь.

Я вскочила, и золотая стрела, сверкнув, упала на траву. Димитриос, которого мы с Саймоном необдуманно принимали за того, с кем легко справиться, — Димитриос был сейчас там, в горах, а Саймон следует за ним и ждет момента, чтобы напасть на него, и даже понятия не имеет, что этот грек — безжалостный и грязный убийца, как и его кузен Ангелос…

Я тут же забыла о бедном Найджеле. И понеслась обратно в туннель, совершенно не думая о том, что ждет меня в пещере.

Тьма обступила меня, словно запутанная сеть. За первым поворотом мне пришлось остановиться и идти дальше медленно и на ощупь, касаясь дрожащими и скользящими пальцами холодной стены.

Вот и плита. Протискиваясь сквозь узкую щель, я пыталась разглядеть, что творится в пещере. Но ничего не было видно; тьма перед моими широко раскрытыми глазами пузырилась миллионами ярких полос и разноцветных искр. Без фонарика, да еще ослепнув после стремительного нырка из света, невозможно было бы пройти через пещеру. Я закрыла глаза, ожидая, когда расступится роящаяся тьма. Мои растопыренные пальцы ощущали холод и влагу плиты.

И тут я его услышала.

Поначалу я решила, что к стене меня пригвоздил стук моего собственного сердца, но это были тихие шаги веревочных туфель по пыли.