Мэри Стюарт - Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости [сборник]

Над моим плечом раздался голос Саймона:

— Поразительно. А этот рисунок я еще не видел.

— Естественно. Я его только сегодня нарисовал, — грубо ответил Найджел и моментально протянул к рисунку руку, будто хотел его отнять.

Но тут он, очевидно как и я, вспомнил, что говорил, будто сегодня не рисовал, и отдернул руку. Он смутился и присел на корточки.

Саймон по обыкновению не обратил на это внимания. Взяв рисунок, он стал его разглядывать.

— Ты ведь хотел его сделать в цвете? Почему же передумал?

— Поблизости не было воды.

Забрав рисунок, Найджел засунул его в портфель.

Я быстро спросила:

— А портреты можно посмотреть?

— Разумеется. Смотрите, вот мой хлеб с маслом.

В его голосе звучала странная интонация, и Саймон снова бросил на него быстрый взгляд.

Портретов, выполненных совершенно в другой манере, было много.

В своем роде их можно было назвать эффектными — несмотря на жирность, яркость и чрезмерную подчеркнутость линий, композиция была на редкость прекрасной. Но присущая ему блестящая манера исполнения стала прилизанной; успешно сочетав несколько шаблонных приемов, он создал определенный штамп рисунка. Хотя и оригиналы портретов могли вполне сойти за шаблон. Правда, Найджел специально искал для своих портретов определенные типажи, но если на одних были изображены живые люди, то другие представляли собой, так сказать, абстракции общеизвестных «эллинических типажей», списанных со статуй, ваз и взятых просто из воображения.

Один из них являл собой прекрасно выписанную голову, чем-то напоминавшую Стефаноса, но с настолько общепринятым и сверхтипичным выражением лица, что выглядел как иллюстрация к греческим мифам. Портрет девушки, привлекающий внимание глазами и тенями, отбрасываемыми вуалью, можно было назвать «Греция: ворота на Восток». Другой портрет, выполненный в более знакомой для меня манере и чуточку живее, изображал девушку с лицом Жюльетт Греко, с потерянным взглядом огромных глаз и с мрачным ртом. На том же листе был нарисован мужской портрет, который, хотя и казался общепринятым, приковывал к себе внимание. Округлой формы лицо, могучая шея, тугие кудри, нависшие, как у быка, над бровями. Густые волосы, спрятав уши, доходят до линии подбородка — ну прямо-таки рисунок с вазы, изображающей подвиги героев, — и напоминают застывшие кудри на щеках скульптур. Полные губы (верхняя — короткая) с приподнятыми уголками наводили на воспоминание об улыбке-полумесяце, присущей статуям древнегреческих богов.

Я обратилась к Саймону:

— Погляди. Воистину архаическая улыбка. Когда видишь ее на древних полусохранившихся статуях Гермеса и Аполлона, она кажется нереальной и жестокой. Однако здесь мужчины и впрямь так улыбаются — сама видела.

— Это тоже новый рисунок? — поинтересовался Саймон.

— Который? Ах этот? Да. — Найджел кинул на него мимолетный взгляд, поколебался, но затем, вероятно, решил не врать. — Я сделал его сегодня. — Он забрал у меня рисунок. — Он получился несколько типичным. Пришлось рисовать по памяти, поэтому он напоминает вазы. Тем не менее…

— Прямо-таки голова Формиса, — сказал Саймон.

Найджел перевел на него взгляд.

— Ну да, конечно! Именно! Я-то все гадал, кого он мне напоминает. Я, вероятно, тут гиперболизировал те самые черты. И все же этот типаж для коллекции реально существует, как и заметила Камилла. Я, как и она, повсюду видел эту странную застывшую улыбку. Как интересно, я ведь об этом думал…

— А что это за «голова Формиса»? — полюбопытствовала я.

Саймон пустился в объяснения:

— Если я не ошибаюсь, эту голову нашли в Олимпии и предположили, что она изображает драматурга Формиса. Правда, та голова с бородой, а эта нет, но у нее такие же тяжелые широкие скулы, те же тугие кудри и та же типичная улыбка.

Я засмеялась:

— О господи, и он до сих пор разгуливает по горам. От этаких видений я кажусь самой себе крайне юной и ужасно западной. А вот это лицо…

И моя рука указала на Жюльетт Греко.

— Она-то как раз реальная и совершенно западная, — расхохотался Саймон. — Это наша единственная и неповторимая Даниэль, правда, Найджел? Неужто ты и ее решил запихать в «эллинические типажи»?

— Даниэль? — переспросила я. — Но тогда она и есть та француженка? Надо же, именно такой я ее и представляла.

Найджел забрал у Саймона портрет и куда-то его запихал. И сказал приглушенным голосом:

— Она работала секретаршей у одного типа из Французской школы.