Алла Холод: Чужая гостья

– Я купил эту дачу давно, много лет назад, – проговорил бывший муж. – Боялся, что кто-то когда-то наткнется на труп. Мало ли что? Никто не застрахован, не так ли? Начнут что-то строить, копать… В общем, когда дед стал продавать дачу, я попросил маминого друга купить ее на свое имя. А потом уже продать мне. Так мы и сделали. Я не перезахоранивал тело, нет, хотя это следовало бы сделать. Но я боялся, мне было противно. В общем, Сема все еще там. Но я могу убрать его сегодня же ночью. И тогда никаких доказательств моей вины не останется.

– Все равно будут обнаружены свежие следы раскопа, ты же знаешь, какой сейчас уровень судебно-медицинской экспертизы. Они найдут биологический материал.

– Найдут, и что? – засмеялся Миша. – На нем будет стоять печать: «Дело рук Михаила Одинцова»? Не смеши меня. Орудие преступления я уничтожу, а биоматериал ничего не доказывает. Может, это Толик Веселов его убил, потому и сбежал за границу?

– У Толика не было мотива, – уверенно сказала Маша.

– Был, милая, был! Деньги. Ты о них не подумала?

– Но меня-то ты куда денешь?

– Придумаю что-нибудь, – небрежно бросил Миша. – Дом старый, оборудование не менялось. Утечка газа. Взорвется на хрен – и дело с концом. Как тебе такой вариант?

Миша обрисовал руками атомный гриб.

– Тебя посадят.

– А ты не хочешь, чтобы меня посадили? Тогда скажи мне об этом. Так и скажи: не хочу, мол, Мишель, чтобы ты остаток жизни провел в тюрьме.

– Это что-то изменит?

– Обещаю, что изменит. Но только если ты скажешь это искренне.

– Я искренне не хочу, чтобы ты сидел в тюрьме, – с трудом выдавила из себя Марьяна.

– Серьезно? На этот случай есть другой план. Сейчас я отнесу тебя в спальню, и когда все будет готово, лягу рядом с тобой. В принципе для меня разница небольшая. Моя жизнь все равно закончилась, какой смысл играть с органами в кошки-мышки, если спасать нечего? Как тебе такой план? По-моему, он даже лучше.

– Квартиру Одинцова нам открыла его мать, так что мы ничего себе не позволили, – докладывал Костя Дьяков. – Сказали, что Михаилу угрожает опасность, посадили в машину, поехали. Их там нет и, судя по всему, не было. Квартиру Марьяны пришлось вскрыть, но она не обидится. А даже если обидится, пусть пеняет на себя – не надо было смываться…

– Закрыли квартиру-то хоть?

– Какую?

– Марьянину, бестолочь!

– А… Да, закрыли, – кивнул Костя.

Совещание у следователя топталось на месте. В офисе и мастерской Одинцова побывали Илья с помощником, безрезультатно. Попытка Ильи пробить местонахождение объекта по биллингу его телефона также оказалась безуспешной.

– На что он рассчитывает? – в который раз спрашивал сам себя Сергей Алексеевич, окончательно доламывая дужку очков. – Скажет потом, что на рыбалке был? Не понимаю.

– Надо думать, где еще у него может быть логово, – подал голос кто-то из оперов.

– Логово? – встряхнулся Поповкин. – Погодите-погодите…

Сергей Алексеевич стал быстро нажимать кнопки телефона, ошибся, попал не туда, чертыхнулся, стал набирать заново.

– Илья! Где, ты говоришь, он захоронил труп убитого товарища? Там же, на даче?

– Марьяна сказала, что под стеной сарая, прямо там же, – ответил Илья.

– Адреса нет?

– Нет. Искать?

– Ищи!

– Телефон Савельевой, быстро! – рявкнул Поповкин. – Попробуем найти быстрее.

Телефон-то нашли за минуту, но назвать адрес дачи Голуковичей Жанна затруднилась.

– Я, наверное, смогу показать это место, – неуверенно проговорила она. – Хоть и времени много прошло, но попробую…

– Сейчас за вами заедут, будьте готовы, – буркнул Сергей Алексеевич. – Жанна, речь идет о жизни и смерти вашей знакомой, Марьяны Карелиной, я прошу, будьте максимально собранны.

На том конце провода всхлипнули.

Телефон Голуковичей нашли еще до того, как опера успели доехать до дома Жанны. На вопрос Сергея Алексеевича мама погибшего Семена рассказала, что дачу деда продали несколько лет назад. Фамилию человека она, правда, не помнит. Не Третьяков случайно? Ах да, точно, Третьяков… С дачей все было ясно. Миша решил быть поближе к захоронению, боялся, что с годами его могут обнаружить.

– Нам потребуется группа захвата, – продолжал отдавать распоряжения Поповкин, – и пусть вызовут сапера. А то неизвестно, что там на уме у нашего народного умельца. Свяжитесь с местной полицией, они смогут быть на месте раньше нас, сейчас это важно…

Винить некого, она сама виновата во всем. Зачем она сбежала от Ильи и его помощника? Какой черт понес ее в город? Что и кому она хотела доказать? Что она взрослая девочка и все происходящее – ее личное дело, с которым ей нужно разобраться самой? Ну не смешно ли? Лежи теперь, разбирайся. Маша прикусила губу, слизала кровь. Она была бессильна и беспомощна, и очень боялась. Но даже не смерти, ее приближение она еще не успела почувствовать, а боялась не успеть додумать какую-то важную мысль. Не успеть что-то важное понять. Ответить себе на какой-то важный вопрос. Например, на этот. Как могла она, такая разумная, такая сосредоточенная, такая целеустремленная, вот так бездарно пустить под откос правильно выстроенную, грамотно собранную жизнь? Когда и в чем она допустила ошибку? Чего вовремя не разглядела, не увидела? И тут Машу осенила неприятная догадка: а пыталась ли она вообще увидеть что-то или кого-то, кроме себя самой? Почему она решила, что ее жизнь, например, может таить в себе какие-то скрытые угрозы и опасности, а Улина – нет? Потому что она, Маша, цельный и деятельный человек, а Ульяна всего лишь бабочка, которой ничто не может угрожать, потому она никому не нужна? Конечно, таков был замысел Михаила, который он усиленно внедрял в ее сознание, но она ведь легко поддалась этому внушению, не так ли? Как она могла быть настолько слепой, чтобы не понять человека, с которым общалась долгие годы, жила супружеской жизнью? Миша, Мишель… Такой талантливый, такой застенчивый, может быть, чуточку занудный, может быть, слишком правильный. Все эти годы в нем полыхал пожар, он горел в огне, сжираемый неутоленной до конца любовью, ревностью, тяжестью вины, а она ничего не видела, не замечала. Как она могла не распознать в Руслане никчемного, пустого хлыща, как могла бросить к его ногам свой растоптанный в его честь брак? Оказывается, могла. Но не потому, что была слепа. Она была такой, какой ей удобно было быть. Не видящей. Не желающей видеть. Потому что в жизни Марьяны Карелиной главным человеком всегда была Марьяна Карелина. Даже когда рядом были близкие, центром вселенной были не они, а ее, Машины, принципы, цели, желания, прихоти, если уж на то пошло… Она не видела Мишиных страданий, потому что не хотела их видеть. Она предпочитала ничего о них не знать, чтобы не тратить свои душевные силы на переживание чужих эмоций. Разве не так, Маша? Теперь, когда смерть перестала быть игрой, превратившись в реальность, дай себе честный ответ. Во имя кого, во имя чего ты жила, Маша? Деньги, репутация, успех… Вся эта чертова туфта, которую ты считала смыслом жизни, для чего все это было? Чему послужило? Тому, что ты перестала видеть людей, чувствовать их боль? Перестала любить и так и не стала по-настоящему любимой? Ты, Маша, получаешь то, что заслужила. Пустоту.