Алла Холод - Чужая гостья

– Севочка, мне нужно серьезно поговорить с вашим боссом, – сказала Марьяна, когда самолет начал снижение к аэропорту Шереметьево.

– Это завсегда пожалуйста, вы же заказчик, – ответил Сева. – Прилетим – и разговаривайте сколько хотите.

– А можно сделать так, чтобы ваш шеф нас встретил? Ну чтобы мы поговорили в аэропорту… Мне ведь нужно успеть на наш рейс, я не хочу терять лишний день, понимаете? Не хочу ночевать в Москве. А придется, если я не успею сесть на самолет.

Сева опять нахмурился, у него было четкое указание не отпускать Марьяну Юрьевну, пока ее не примет с рук на руки Илья Андреевич. Хотя Сева предполагал, что Илья как раз и собирается встретить их в Шереметьево, поскольку лишь он один мог взять на себя полномочия объяснить заказчице, что ей можно делать, а что нежелательно. Как только самолет приземлился, законопослушный Сева включил телефон и набрал номер Шаталова.

– Через тридцать минут я буду в аэропорту, – сразу же сказал Илья. – Предупреди Марьяну Юрьевну, чтобы дождалась встречи со мной, если вдруг я застряну в какой-нибудь пробке.

– Она сама хочет с тобой поговорить, – ответил Сева.

– Ну и отличненько!

Марьяна припудрилась, подкрасила губы, но все равно осталась недовольна собой. Она особенно придирчиво относилась к своему внешнему виду, если предстояла встреча с красивым мужчиной, каковым оказался Илья Андреевич Шаталов. Хотя и встреча была сугубо деловая, и Илья Андреевич был непоправимо женат и ждал появления ребенка. Но переделать себя Маша не могла – мужская красота никогда не оставляла ее равнодушной.

– Что-то я не очень похожа на человека, – сказала она Севе. – Как вы считаете?

– Набиваетесь на комплимент, Марьяна Юрьевна? – ухмыльнулся сыщик.

– Допустим, в данный момент я не заслуживаю никаких комплиментов, – вздохнула Маша, безуспешно пытаясь как-то пригладить непослушные волосы, уже несколько дней не знавшие укладки.

– Вы, Марьяна Юрьевна, очень красивая женщина и, как всякая красавица, можете себе позволить обойтись без дополнительных ухищрений. Так что не комплексуйте. Вы в норме.

Они ждали Илью недолго, минут пять или десять, в течение которых Маша сосредоточенно обдумывала предстоящий разговор. Наконец, появился Шаталов, невозможно красивый, элегантно одетый, и Марьяна еще острее ощутила себя замухрышкой, которая с самой субботы толком не приводила себя в порядок. И еще при виде Ильи, при взгляде в его тонкое лицо, Марьяна еще острее ощутила свое одиночество.

– Сейчас мы поедем пообедать и обсудим наши дальнейшие действия, – сказал Шаталов тоном, не предполагающим возражений.

– А как же мой билет? Мне нужно взять билет на самолет, я бы хотела вылететь сегодня вечером, – воскликнула Маша.

– Вылетите, время у нас еще есть, – уверенно сказал Илья.

– Я бы хотела…

– Марьяна Юрьевна, – бесцеремонно прервал ее Илья, – это, конечно, ваше частное расследование. Вы его заказчик, но мы с вами имеем дело с тесно связанным с ним уголовным преступлением, причем самым серьезным. И никакой самодеятельности с вашей стороны тут быть не должно.

Марьяна не стала спорить.

Она без аппетита съела салат, и пока сыщики ждали горячего, пошла в дамскую комнату. Незаметно выйти на улицу оказалось проще простого, запасной выход обнаружился в конце того же коридора, в котором располагались туалеты. Маша шмыгнула в дверь и побежала к проезжей части. Поймать такси на улице было нереально, и она впрыгнула в первую попавшуюся маршрутку, по счастью двигавшуюся в сторону аэропорта. Сейчас она спокойно доедет до Шереметьева и купит билет на вечерний самолет. Сыщики, обнаружив ее пропажу, могут броситься следом, но Маша надеялась, что у нее есть фора. Если ее не застукают, она сядет на аэроэкспресс и поедет на Павелецкий вокзал. Если – опять же! – все будет нормально, она успеет на поезд с сидячими вагонами. Так она окажется дома даже быстрее, чем на самолете. И главное, никто не будет знать, каким видом транспорта она добирается, никто не будет ей мешать, никто своим присутствием не лишит ее права обдумать, что делать дальше.

Шесть часов в поезде – вопреки ожиданиям Марьяны – пролетели незаметно. За окном проносились поля, смешанные и хвойные лесопосадки, деревушки с однообразными домами и бесхитростными хозяйственными постройками, мелькали станции, на которых поезд не делал остановок. Периодически принимался накрапывать мелкий сердитый дождик. Маша была вымотана долгой дорогой, ей казалось, что как только она опустится на сиденье, уснет в ту же минуту. Но сон был обрывочный, нервный. Едва к ней приходило поверхностное, туманное забытье, как что-то нарушало его, выдергивало Машу из сонной дымки. То это был чей-то громкий смех, то неожиданная трель телефона, то образ, возникший в спустившейся дреме. Она просыпалась и думала о Семе Голуковиче, таком красивом, улыбчивом, с девичьими ямочками на щеках. Почему-то сейчас, зная о том, как он хотел ее использовать, она не чувствовала никакой обиды или злости. Может, потому, что его больше нет в живых? Она вспоминала события той роковой ночи на берегу Дона, как утром проснулась вместе с Ульяной, как они пили чай на веранде, как собирали остатки ужина, чтобы ими позавтракать. Уля не хотела есть вчерашнее и решительно отказалась от остатков мяса. Она нашла в холодильнике яйца и принялась жарить яичницу. Уля сделала идеальную глазунью, не повредив конфигурации желтков, – они были такие яркие, что Марьяна мгновенно отложила начатый завтрак и потребовала у Ули дележа. Они стали спорить, сестра не хотела отдавать Маше свою яичницу, они бы еще долго торговались, если бы не боялись, что глазунья остынет. Маша и Уля съели ее на двоих. Не наелись, пожарили еще одну, нашли в холодильнике бутылку шампанского. Уля жарила вторую порцию яиц, Маша открывала бутылку. Боже, как она была счастлива в тот момент!