Алан Брэдли - В могиле не опасен суд молвы [litres]

Промчалось Рождество, и я вернулась в 1951 год. Ноябрь, октябрь, сентябрь, летние месяцы, весна и снова Рождество.

Год 1950. Я позволила страницам замедлить полет, не хочу ничего пропустить.

Август… Июль… Июнь… вот оно.

Я глубоко вдохнула и распахнула глаза.

Церковь ничуть не изменилась, но ведь и тогда она была такой же, верно?

Я почувствовала легкое движение воздуха за спиной, когда вошли три Грации – Грейс Уиллоуби, Грейс Харкурт и Энни Крей. Они выглядели точно такими, какими я их видела на зернистых фотографиях с первых страниц таблоидов, только теперь их лица обрели краски.

Грейс Уиллоуби, высокая и стройная, одета в красивый черный костюм, украшенный брошью-камеей под подбородком. На голове у нее крылатая штука, которая выглядит так, будто ради нее ободрали утку. Широкоплечая Грейс Харкурт чуть ниже ростом, с седеющими светлыми волосами, нарядилась в пыльно-розовое платье и соломенную шляпку. Энни Крей, смуглая, маленькая и приземистая, как жаба («Нелестная характеристика, – подумала я, – с учетом того, что она мертва»), драпируется в нечто вроде одеяла с дырками для рук и головы. Широкополая черная шляпа навевает ассоциации со злодеями из фильмов про ковбоев.

Я подвинулась, уступая им место на скамье. Хотя эти бедняги не могут меня увидеть, не хочу рассматривать их так открыто.

Сзади послышались еще шаги и стук скамеек, обозначившие явление мистера и миссис Фарнсуорт – Летиции и Хьюго, а через несколько секунд – Хоба Найтингейла.

Этим летним утром прихожан было мало, поэтому никаких церемоний не предполагалось – ни хора, ни органа, только самое главное, так сказать.

Насколько я знаю, сейчас в церкви собрались все действующие лица трагедии, за исключением каноника Уайтбреда.

А сейчас – да! – выход каноника Уайтбреда. Он спешит со стороны ризницы, опаздывая, и с пустыми руками, в точности как мне сказала Клэр.

Это значит, что вино и облатки уже в дарохранительнице.

Я мысленно зажгла свечу на алтаре.

Разумеется, потом надо будет уточнить детали в разговоре со свидетелями, но зажигание свечи силой ума – это мощное орудие, способствующее пониманию.

Каноник преклонил колени перед алтарем и без дальнейших церемоний начал литургию.

Я почти слышала его слова.

Прочитав Отче Наш, он начал краткую молитву, которая произносится перед чтением апостольских посланий:

«Боже всемогущий, которому открыты все сердца, ведомы все желания и от которого нет тайн…»

Интересно, что видел Боже всемогущий этим утром, глядя в сердца и желания трех женщин, которые должны были вот-вот умереть, и в душу священника, который собирался их убить?

Теперь каноник Уайтбред перешел к десяти заповедям.

Что ж, нет смысла восстанавливать всю службу. Самая интересная часть произойдет почти в самом конце.

Я мысленно ускорила действие, так что голос каноника Уайтбреда стал тонким и писклявым, как на ускоренной пластинке.

Можно было бы посмеяться, если бы речь шла не об убийстве.

Я ждала, пока он сам и его прихожане опустятся на колени для общего исповедания грехов, и потом переключила скорость на нормальную.

Повернувшись к своей пастве, каноник Уайтбред вознес молитву Богу с просьбой простить и избавить их от грехов, укрепить в добродетели и принять в жизнь вечную.

В этот момент я впервые смогла рассмотреть его лицо.

Судя по первому впечатлению, он очень устал , не спал всю ночь. Одно веко постоянно подергивалось, второе обвисло. И без того впалые щеки ввалились, на подбородке и щеках угадывалась щетина. Он попытался скрыть небритость тальком, но безуспешно. Времени побриться у него не было.

Судя по второму впечатлению, его лицо не выглядело лицом убийцы. Несколько раз в жизни я сталкивалась с убийцами вплотную, но ни у кого не было таких аккуратных черт и обеспокоенности.

Конечно, я воспроизводила его лицо по десяткам черно-белых фотографий из газет, но до этой секунды мне и в голову не приходило, что на виселицу могли отправить невиновного.

При мысли об этом моя кровь заледенела.

Я сосредоточила внимание на руках человека у алтаря.

Превратив хлеб и вино в плоть и кровь Христову, каноник Уайтбред опустился на колени и первым принял причастие, проглотив сломанную облатку и осушив кубок. Я уже знала, что он не отравится и доживет до того дня, когда найдет смерть от рук палача.

Вот он снова поворачивается лицом к алтарю и спиной к нам, сидящим на скамьях. Я завороженно наблюдала, как он почтительно вынимает из табернакля серебряный сосуд – дароносицу с облатками.